Как всегда в воздухе монотонно гудели «рамы», и было светло от ракет, разбросанных в небе, и елочной канителью тянулись к ним со всех сторон разноцветные цепи трассирующих пуль.

Но когда над головой пролетел в море снаряд, я упала, прикрыв голову руками.

— Не бойся, сестренка, — успокоил меня кто-то, — прогудел, значит, пролетел. Своего снаряда не услышишь.

Быстро же я отвыкла от войны.

Очень хотелось увидеть всех наших. По пути я заглянула на причал. Там на моем месте трудился Васька Гундин. Любо было посмотреть, как он здесь командовал. Я стояла в стороне и некоторое время наблюдала за ним. Васька только что отправил одно судно и принимал другое. Бескозырка висела на самом затылке. В руке палочка.

Вдоволь налюбовавшись рыжим, я подошла к нему сзади и сказала басом:

— С чужого коня среди грязи долой! Сдавай вахту, самозванец.

Честное слово, я не ожидала, что он так обрадуется мне. Он облапил меня и даже, кажется, чмокнул в щеку.

— Нинка, — закричал радостно Васька, — ей-богу, Нинка! Ну, теперь совсем сюда?

— Спрашиваешь. Я же говорила, что вернусь.

— Давай жми наверх. Ребята рады будут. Только капитана подготовить надо.

— Чего это его готовить?

— Ну, знаешь, человек он пожилой, сердце не такое, как у нас. Правда, за месяц он, конечно, малость отдохнул от тебя.

Лапшанский хотя и пытался нахмуриться, увидев меня, но это у него не очень-то получилось, и, в конце концов, он тоже улыбнулся.

— В общем-то, хорошо, что прибыла, — сказал он, — на линии, как всегда, людей не хватает, а Васька уже может потихоньку тянуть связь.

— Куртмалай ходит? — спросила я Толю Старикова.

— Да, — ответил он, — получил новый катерок и бегает сюда почти каждую ночь. О тебе несколько раз спрашивал, а что я могу сказать, ты же ни одного письма нам не прислала.

В следующую ночь я уже вышла на причал.

— Вон Куртмалай катит, — сказал Толя.

Цыган подошел к берегу.

— Толя, сбегаю к нему на одну минуточку, — попросила я, — пока эти сейнера разгружаются, успею вернуться.

Когда подошла к тому месту, где разгружался мотобот Куртмалая, люди успели сойти на берег, и цыган стоял с командиром комендантского взвода. Я тихонько подошла к ним.

— Раненых мало, — говорил командир взвода, — забирай их и можешь отправляться. Кстати, у тебя нет табачку? Привезли нам какой-то дряни, стал утром сворачивать, смотрю — наполовину, вроде, табак, а наполовину бумага, честное слово. Длинная такая полоска попалась. Видно, вместо табака на этот-раз прислали проникотиненную бумагу. В горле от нее дерет.

— Ничего, — засмеялся Куртмалай, — вот когда тебе на обед бумагу дадут, тогда другое дело. Говорят, у немцев вместо хлеба эрзац. А табак— это фигня, бери, я у старухи покупал, так что настоящий.

Он полез в карман. Я сзади схватила его за руку и приказала:

— Ни с места! Руки вверх!

Цыган оставался сам собой. Он не повернулся с радостью, как Васька, а просто спросил таким тоном, словно мы виделись только вчера:

— Сеструха, ты с кем пришла?

— Так я еще вчера.

— Снова на причале будешь? Ну и отлично. Я тебе завтра винограду привезу. У меня есть бабынька с виноградником. Ты какой сорт любишь?

— Я тебя люблю, Куртмалай! Ты даже не знаешь, как я тебя люблю.

— Ну, ладно, — ответил он, — мне надо раненых грузить, а завтра поговорим. У тебя все в порядке?

— У меня, цыган, все не в порядке, — вздохнула я.

— Я могу помочь?

— Можешь.

— Чем?

— Не погибай.

— У, дурная! Да цыгана никакая смерть не возьмет. У тебя что-то случилось?

— Потом. Не надо.

Снова началась фронтовая жизнь. С ежедневной воркотней нашего доброго капитана, с мимолетными ссорами из-за места на нарах, с обстрелом, бомбежками.

Однажды капитан пришел в погребок чем-то сильно расстроенный.

— Иди отдохни, — сказал он Ивану, сидевшему у коммутатора.

Ребята, видя, что он не в духе, вышли из погребка. А я осталась. И вовсе не потому, что меня мучило любопытство, просто я видела, что Лапшанскому не по себе и решила хоть каким-то добрым словом помочь ему.

Он сидел у коммутатора, как большая больная птица, сгорбившись и нахохлившись. Я немного подождала и спросила тихонько:

— Товарищ капитан, у вас что-то случилось?

— Ничего, — отрезал он сердито, — ничего у меня не случилось.

Ну, уж это он врал. Что-то было у него на душе, иначе бы он не сидел вот так, куря одну за другой самокрутки и уткнувшись глазами в одну точку.

— Товарищ капитан, честное слово, я никому не скажу.

— Что тебе нужно? — спросил он.

Мне абсолютно ничего не было нужно, только бы он сказал, что случилось. А уж что-то было, в этом я ни минуточки не сомневалась.