Сью и Джефф прятались на кухне. Крашеные неказистые плетенки давно исчезли, уступив место более современному икейному декору; команданте Че, однако, по-прежнему с вызовом смотрел на сад со стены над буфетом, доставшимся Сью от матери. Теперь он гневно взирал на загубленные надежды из новой рамки; уголки, разъеденные кнопками, ради приличия обрезали. За последние двадцать лет ни Сью, ни Джефф не потрудились вникнуть в его политические взгляды, потому Че удалось остаться идеальным кухонным революционером, сколько бы по Каналу-4 ни показывали документальных фильмов, снятых с целью прикончить этот славный персонаж.

Еще шампанского для будущих бабушки и дедушки, новая порция оздоровительного сиропа из шиповника для Софии. Она пока не изложила историю зачатия — и сомневалась, что решится на это, — потому не видела смысла объяснять, что Габриэль разрешил ей пить сколько влезет, без всякого ущерба для ребенка. В данный момент родители вряд ли сумели бы адекватно воспринять информацию об ангельской заботе. София покорно выслушала упрек отца: какая неосторожность с ее стороны хлебать «Кровавую Мэри». Сколько Сью вылакала, когда была беременна, дочь уточнять не стала, но пила столько, сколько хотела. То есть ничего. Родители последовательно и неуклонно надирались. Молодое поколение в сумрачном Гластонбери всегда выбирает пепси — кому-то же надо оставаться трезвым.

На кухне Джефф подлил джина в полупустой бокал Сью:

— Она сказала тебе, кто отец?

— Нет, даже не заикнулась. А тебе?

— Вряд ли она станет откровенничать со мной.

— Почему?

— Об этом девочки обычно говорят с матерями.

Сью покачала головой и посмотрела в окно на свою прекрасную дочь — длинные конечности свисали с шезлонга. Ей привиделась София, спящая в этом же шезлонге двадцать пять лет назад, закутанная с головы до ног, как монахиня, в полотенца, ее нежную детскую кожу берегли от летнего каникулярного солнца.

— Не знаю, Джефф. Я не знаю, о чем обычно говорят матери с дочерьми. Со своей матерью я в жизни по душам не разговаривала. Я пыталась расспрашивать Софию о ее путешествиях.

— Я тоже.

— Знаю. Выходит, это не специфически женский разговор. Когда она сказала, сколько денег она зарабатывает танцами… я не нашлась что ответить. А ты? — Джефф пожал плечами, Сью продолжила: — Так я и думала. Она знает, что мы не хотим об этом говорить, какая уж тут задушевная беседа.

— Но в прошлый раз, когда она приезжала, вы с ней болтали без умолку.

— Она спросила, почему мы бросили курить травку, когда ей исполнилось три.

— И что ты ответила?

— Ты нашел наконец приличную работу, а после травки в семь утра вставать тяжеловато.

— Верно.

— Верно. Но у меня сложилось впечатление, что она ждала чего-то большего.

— Например?

— Понятия не имею. Честное слово, я понятия не имею, о чем матери говорят с дочерьми. Меня никто этому не учил. Я только знаю, о чем мы с Софией не разговариваем.

Джефф опорожнил бутылку в свой бокал и полез в холодильник за следующей.

— О чем же?

— О шрамах у нее на запястьях и ногах. Почему она рассталась с Джеймсом. О всех парнях, с которыми она встречалась до Джеймса. Почему она уехала от нас так рано. Почему на нее до сих пор нападает страх, когда она идет в магазин…

— Что на нее нападает? С чего ты взяла?

— Ее подруга Бет сказала мне на праздновании прошлого Рождества. Ну та женщина из Австралии, гречанка, помнишь? Она поинтересовалась, знаю ли я, когда это началось.

— А ты знаешь?

Сью покачала головой:

— Я даже не знала, что с ней такое бывает. Она никогда ни словом не обмолвилась о приступах страха. Мне только известно, что она не любит ходить по магазинам. Ну и последняя, самая главная тема для неразговора: почему София ненавидит нас за то, что мы хотели сделать из нее балерину.

Джефф хлопнул дверцей холодильника скорее в испуге, чем от возмущения.

— Что ты несешь! Она не ненавидит нас!

Сью со вздохом протянула мужу пустой бокал.

— Думаю, если ты немножко поскребешь ее, то обнаружишь, что все-таки ненавидит. Не всегда, не в принципе. Но, конечно, толика ненависти присутствует. Мы ее родители. Это нормально. А удовлетворительного объяснения я дать не могу.

— Чему?

— Почему она всегда должна была быть лучше всех.

— Нет! Мы ни к чему ее не принуждали, мы только поощряли. Дали ей все, чего у нас не было в детстве. И, если мне не изменяет память, мы тратили на нее много больше — не только денег, но и времени, — чем родители большинства ее подруг.

— Да, Джефф, ты прав, так и было. Мы очень старались. Не покладая рук Наших дурацких рук — Мать Софии улыбнулась, глядя в бокал, и протянула его мужу за добавкой: — Мы старались изо всех сил. Наверное, поэтому она приезжает домой только два раза в год.