– Вас пригласил рабби Гринберг?

– Нет, сэр. Рабби Мэддокс.

– Вы знаете немало раввинов, – заметил раввин.

– Да, сэр.

Отец Мирав откинулся на спинку стула.

– Разрешите задать вам еще один вопрос. Последний.

– Задавайте, пожалуйста!

– Вы верите в Бога?

Мирав ни разу не пришло в голову задать Гранту Артуру такой вопрос. Он ведь стал евреем! Если не ради Бога, то ради чего?

– Нет, сэр, не верю.

– Не веришь? – переспросила Мирав.

– Вы атеист, не так ли? – добавил раввин.

– Вам рассказал рабби Юклус?

– Юклус, Бломберг, Ротблатт, Мэддокс, Репальски. Все они выступили против прохождения вами гиюра, потому что вы не верите в Бога. Если бы верили, то уже давно стали бы евреем и поступили бы в семинарию.

Он умолк. Все трое смотрели друг на друга в полной тишине.

– Как вы можете верить в Бога, сэр, – спросил Грант Артур раввина, – зная историю своего народа?

– История моего народа – это история его борьбы за соблюдение Божьего завета, – ответил раввин. – Без Бога мы – никто.

– Но Бог навлек на вас все эти беды!

– Каждый вдох я делаю с мыслью о Боге, – пылко ответил рабби, потеряв остатки напускной невозмутимости. Он держал себя в руках, пока Грант Артур не сообщил ему, раввину, что все его беды – от Бога. Это мгновенно вывело его из себя. – Вам нечего делать в синагоге! – сказал Ошер Мендельсон, поднимаясь из-за стола. – Вы хотите выставить Тору на посмешище.

– Но я не единственный атеист среди евреев!

– Вы – не еврей. И никогда им не станете.

Рабби Мендельсон направился к двери и по дороге сказал дочери, что если она не вернется домой через час, то может не возвращаться вовсе.

– Я впервые встретила человека, отрицавшего существование Бога, – продолжала Мирав тридцать лет спустя, – и он сделал это в присутствии моего отца! Я была бы куда меньше шокирована, если бы он размахнулся и ударил его по лицу. Вы, наверное, думаете, что мне было стыдно перед отцом, что я почувствовала себя блудницей и потаскухой. Хуже. Гораздо хуже. Странно, правда? Я действительно чувствовала себя опозоренной, но одновременно и обиженной, преданной и… все еще влюбленной. Я была в смятении.

– Вы вернулись домой? – спросил Стюарт.

– Вернулась. Я по-другому взглянула на Гранта, когда он признался, что не верит в Бога. Мгновенное отчуждение. Вам ведь известно, я была замужем и развелась, уж кому как не мне знать, что такое отчуждение! Но в браке оно происходит постепенно. А с Грантом все случилось мгновенно. В моем мире существование Бога было данностью, общепризнанным фактом. Как можно быть хорошим человеком и не верить в Бога?

Однако на следующий день Мирав, несмотря на доводы рассудка, вернулась к источнику своего смятения. Он открыл дверь: густая темная борода, на голове кипа. Самый настоящий еврей. Только теперь он казался ей лишенным некоего стержня, словно актер в костюме еврея, жалкая пародия. Она поняла, что подумал ее отец, когда Грант Артур вчера открыл ему дверь. Зачем он носит эту одежду?!

– Пожалуйста, войди, – сказал он.

– Не могу.

– Прошу тебя! Это была худшая ночь в моей жизни.

– Почему ты так одет?

– Как?

– Как еврей.

– Мирав, умоляю. – Он широко распахнул перед ней дверь.

Входя в его дом, она чувствовала себя Иезавелью у входа в логово Сатаны, где ее растерзают псы, не тронув лишь ноги и кисти рук.

– Я хочу знать почему. Почему ты притворяешься?

– Значит, по-твоему, я притворяюсь?

– А как это называется?

– Это называется «служение».

– Служение? Кому или чему?

– Тебе. Твоему отцу. Еврейскому народу.

– Но евреи не были бы евреями, если бы не служили Господу!

– Евреи остаются евреями, потому что они служат евреям.

– По-моему, ты запутался.

– Мирав, ты хоть понимаешь, сколько всего от меня требуется, чтобы быть евреем? Гораздо больше, чем от твоего отца! Какую я приношу жертву…

Инстинкты возобладали, и Мирав толкнула его в грудь. Он качнулся назад, но не упал.

– У него есть Киев, и семья, и воспитание! – воскликнул он.

– А у тебя Марк Шагал на стене! – закричала Мирав. – Ты можешь купить все, что захочешь!

– Не все.

Первый инцидент произошел спустя несколько дней, когда он пришел к дому Мендельсонов и стал громко звать раввина.

– Рабби Мендельсон! Рабби Мендельсон! Разве я не следую заповедям, как требует того Бог? Разве не плачу десятину? Разве не соблюдаю пост? Разве не праздную дарование Торы на горе Синай? Разве не сделал я обрезание? Не выучил иврит? Все ради вас! Сменил имя, отпустил волосы! Есть Он или нет, разве в глазах Господа я не стал благочестивым и хорошим человеком? Выгляните в окно и скажите, что вы видите. Чем я не еврей?