Подобно тому, что происходило на Украине, смоленские шляхтичи сами стимулировали действие этого «интеграторского рычага». Они начали и прямо обращаться в Сенат с просьбами о пожаловании рангами, минуя возглавлявшего корпорацию смоленской шляхты генерал-майора А.М. Потемкина. Ротмистр И.В. Швейковский в 1731 году просил пожаловать его полковником, ссылаясь на некогда бывший конфликт и драку с генерал-майором{256}; в том же году Стефан Каховский просил назначить его командиром Рославльского эскадрона, считая его своего рода вспомогательной частью при полке смоленской шляхты. В последнем было отказано, так как у эскадрона уже был командир{257}.

Однако российские власти шли и навстречу шляхетским пожеланиям.

12 марта 1730 года было решено удовлетворить прошение Потемкина об увеличении полка смоленской шляхты с пяти до семи рот, что одновременно увеличивало и число офицеров{258}. Правительство Анны Иоанновны не возражало против расширения и самой корпорации: по спискам сентября 1731 года ее служилый состав увеличился почти в полтора раза (с 1096 до 1503 человек{259}). Примерно таким же он остался и к концу царствования. По списку 20 декабря 1738 года служилый состав (вместе с «заполочными») насчитывал 1541 человека, а общая численность корпорации (вместе с шляхетскими детьми) составляла 2921{260} (по спискам 1741 года — 2954{261}) человека.

И все же смоленская шляхта, очевидно, не могла не ощущать некоторую ущербность своего социального статуса, плохо вписывавшегося в Табель о рангах.

Вероятно все же, что многие неудобства — при замкнутом характере корпорации и сохранении ее привилегий — искупались более благоприятными условиями службы, проходившей в большинстве случаев вблизи от дома. Лишь в 1729 году по предложению Михаила Михайловича Голицына планировалась переброска полка смоленской шляхты на охрану украинских границ{262}, которая так и не была осуществлена. Характерно, что в указе от 27 декабря 1735 года (принятом в ответ на предложение смоленского губернатора Александра Борисовича Бутурлина комплектовать смоленские гарнизонные полки в том числе и из местного шляхетства) было акцентировано внимание на непринуждении смоленских шляхтичей к вступлению в военную службу без их желания{263}. Скорее всего, полк серьезно не участвовал (исключая охрану польских границ) и в Русско-польской и Русско-турецкой войнах 1730-х годов, чему, вероятно, способствовало и дезорганизовавшее корпорацию «дело Черкасского», начавшееся в 1733 году и развернувшееся в обстановке Русско-польской войны.

Смоленский шляхтич Федор Милашевич оклеветал тогдашнего смоленского губернатора князя Александра Андреевича Черкасского — своего соперника в любовной интриге, — а заодно и руководство шляхетской корпорации, якобы намеревавшееся передаться Станиславу Лещинскому{264}. В связи с этим верхушка шляхты попала под арест и подверглась длительной опале. Освобождение от ареста сопровождалось, правда, компенсацией, отвечавшей пожеланиям смоленской шляхты о повышении ее статуса. Ее руководство, пострадавшее по делу (33 человека), было повышено в рангах и получило ряд новых офицерских чинов, ранее не употреблявшихся в полку: А.М. Потемкин был повышен рангом до генерал-лейтенанта; генеральный поручик Я. Лярский — до генерал-майора; четыре полковника (включая стольника Ивана Корсака) — до бригадиров; был введен и ранее не употреблявшийся чин подполковника{265}.

Таким образом, структура офицерских чинов в корпусе смоленской шляхты была приближена к системе Табели о рангах, а социальный статус шляхетской верхушки (по крайней мере формально) заметно повышен, что давало ей шанс занять и более высокое место в российской элите. К декабрю 1738 года офицерский корпус существенно расширился и включал (вместе с «заполочными») уже 72 человека{266}.

Следовательно, несмотря на отдельные конфликты, российское правительство в царствование Анны Иоанновны в целом не предприняло каких-то серьезных шагов по ликвидации остатков автономии смоленской шляхты. Оно сохранило ее привилегии и даже немного способствовало возвышению ее статуса в восприятии российского чиновно-дворянского сообщества.

Однако на смоленских территориях существовал и еще один «осколок» прежней феодальной военно-служилой системы, также не до конца уничтоженный петровской военной реформой. Это был Рославльский драгунский эскадрон.

Как военное формирование Рославльский драгунский эскадрон заметно отличался от полка смоленской шляхты: это была регулярная по своей структуре и характеру воинская часть, включенная в воинский штат 1732 года, но столь же архаичная по принципам комплектования и содержания. Кроме того, эскадрон заметно отличался от полка смоленской шляхты и по своему происхождению, так как представлял собой остаток поместной системы, связанной с периодом русского освоения края в 1650–1670-е годы.

Рославльский эскадрон был осколком двух{267} рейтарских полков, созданных в 1670–1671 годах из смоленских беспоместных рейтар, получивших на дворцовых и отписных архиерейских смоленских землях по пять дворов на человека на поместном праве (без разрешения отчуждать их, если это грозило выходом из службы){268}. Рейтары получили в общей сложности 4160 дворов (в том числе 3512 жилых){269}.

В начале Северной войны один из этих полков еще существовал, но по мере проведения военной реформы и рекрутских наборов был преобразован в 1705 году в регулярный драгунский полк, вошедший в состав полевой армии.

Однако с обострением обстановки в период шведского вторжения на Украину в 1708 году на базе остатков прежней рейтарской поместной системы по предложению Гавриила Ивановича Головкина был сформирован регулярный по принципам организации, но служивший с поместных земель Рославльский драгунский эскадрон{270}. С началом практического осуществления податной реформы после 1723 года было принято решение о его ликвидации, в 1725 году, однако, отмененное{271}, и перед эскадроном, не введенным в число частей, положенных на подушную, остро встала проблема финансирования.