А Шавойке было от чего кривить губы. Он боялся, как бы не открылась настоящая история болезни Самусевича. Это могло повредить и ему. Он вспоминает, как тащил перед рассветом Самусевича от хаты Барковского. «И какой черт его на чердак погнал? — злился Шавойка. — Колбаски сухой захотелось! Барковский не мог с лавки встать, вот Самусевич и полез сам, да и грохнулся... Тяни тебя, черта, еще и в больницу!» — плевался Кузьма Шавойка, направляясь на скотный двор.

А с поля летела песня. Среди девичьих и юношеских голосов слышались несмелые, неустоявшиеся детские.

— Слышишь, Алесь Игнатович? Это наши комсомольцы и пионеры, — говорил Рудак, и лицо его расплылось в довольной улыбке.

— Знаю. Камни собирают, — отозвался Алесь. — Это они меня в Минск подгоняют. Пойдемте к Ярошке, подпишите мне командировочное удостоверение, — позвал Алесь Рудака в колхозную канцелярию.

В канцелярии Ярошка начал старательно оформлять документ, а Рудаку подал простой синий конверт со штампом Ленинграда.

— Партийной организации нашего колхоза пишут.

— Давайте прочтем вместе, — предложил Рудак. — Письмецо любопытное...

На небольшом листе бумаги мелкими буквами было написано:

«Дорогие мои земляки-долговцы!

Мало, видно, кто помнит меня теперь, потому что я уже далеко не молодой... Больше тридцати лет назад ушел я на заработки в Ленинград, да тут и остался. Зовут меня Янка Никифорович. Родители мои были извечными пастухами в Долгом и давно умерли. Спросите у старых людей, они, наверное, еще хорошо помнят деда Авласа, хата которого стояла на самом краю села. Это и есть мой отец... Так вот что я вам скажу, дорогие мои товарищи: с тех самых пор как приехал я в Петроград, теперь Ленинград, так с тех пор тут и работаю на Путиловском, а теперь Кировском, заводе.

Посылаю я всем вам поклон — от себя, а также от моих сынов и невесток. Старуха моя померла, остался я один. И скажу я вам от всей души, что мне, как вашему земляку и старому рабочему-пенсионеру, захотелось поехать к вам. А почему захотелось? Сидел, значит, сидел себе тут, да вдруг захотелось — ишь ты, прыткий какой!.. Ну, я вам скажу: научился я тут кое-чему полезному за свою жизнь и думаю, что, может, это и вам пригодится... Конечно, если бы у вас там пан жил, так я и не подумал бы — чего ради ехать мне туда, где хлеба кусок для существования, может, и получишь, а на штаны заработаешь ли — неизвестно? А теперь вот вздумал... Почему? Все почему да почему, а дело-то простое: прочитал я вчера в «Правде», что строите вы с латышами и литовцами электростанцию. И как подумал я, что теперь должно делаться у вас, так очень обрадовался. И еще интересно мне, как вы теперь с соседями дружите? Как подумаю, из-за чего друг другу головы пробивали, так черт его теперь разберет! Видать, как раз так и выходило, как в старину говорили: «Паны веселятся, а у мужиков чубы трещат...» Это очень хорошо, что вы там совместное дело затеяли.

Родные моему сердцу, долговские браты! Прошу я вас — не забудьте моей просьбы и напишите мне письмецо, могу ли я к вам приехать. Сказать по правде, человек я старый и уже на пенсии, но то-сё еще сделать могу и посоветовать кое-что тоже. Знаю я монтерское дело, потому что долго работал на заводе по электрической части, да и напильником и еще кое-чем владею... Правда, на заводе я уже не работаю, вместо меня там теперь два сына... Но можете не сомневаться, я лишним у вас не буду. Что и сам сделаю, а в чем и советом помогу.

Напишите мне как можно быстрее по адресу: Ленинград, улица Майорова, 30, Янке Никифоровичу, по тому что я буду ждать вашего ответа с нетерпением. С тех пор как задумал я ехать, мне даже сниться стало опять наше озеро Долгое... Остаюсь в ожидании ответа и крепко всех вас целую

Янка Никифорович».

— Вот оно что значит! — обернулся Захар Рудак к Алесю и Ярошке, многозначительно приподняв густые брови.

— Зовите его скорее, так жалостно написано! — посоветовал Павлюк Ярошка.

— Не жалостно, а радостно, — поправил Захар Рудак. — Сегодня же посоветуюсь с членами правления и пошлю вызов. Тут дело не только в том, что к нам на помощь приедет старый земляк-электромонтер, а главное, что про наше Долгое далеко по всей стране слух пошел.

— Давайте-ка поскорее мне документы, раз такое дело, — поторопил Алесь. — А то соседи нас обгонят...

Ему хотелось еще успеть побывать в «Пергале», чтобы оттуда вместе с Йонасом ехать на станцию. «А может, и Анежку встречу», — думал он.

— Я тебя провожу, — сказал Рудак, подписав удостоверение и подавая его Алесю.

— Не забудь и для драмкружка чего-нибудь привезти, ну, хоть бы гриму, — кричал вдогонку Павлюк Ярошка, когда Алесь и Рудак уже выходили на улицу.

Агата знала о предстоящем отъезде сына и готовилась к нему. Когда Алесь пришел домой с Рудаком, она собирала рубашки. Старательно расправляла и отглаживала она каждую складочку, хотела, чтобы кто ни взглянул на Алеся, обязательно подумал, что у него есть хорошая и заботливая мать.