Я при докладе дела Сазонову это отметил и указал на кроющуюся здесь опасность, но Сазонов, который никак не мог понять, какое значение это может иметь для нас в будущем, сказал мне: «В вопросах морских мы должны слепо следовать за англичанами, какую бы глупость они ни выдумали. Это вопрос стратегии». Почти ровно через год, придерживаясь этой тактики, мы вынуждены были отказаться от Лондонской декларации 1909 г. о морской войне, которая тогда (т.е. в 1909 г.) считалась крупной русской победой. Одновременно указом 10 августа были дополнены наши правила о контрабанде, опять-таки исключительно по английским образцам. К счастью, в этот момент такое подражание Англии не имело неблагоприятных практических последствий, оно могло оказаться для нас вредным только в будущем, так как Англия могла бы нас всегда парализовать «прецедентами 1914–1915 гг.», но это была такая техническая деталь, которой никто в МИД в то время не понимал.

Другой вопрос, гораздо более злободневный в то время, также стал уделом нашей Юрисконсультской части и потребовал деятельного участия Сазонова. Дело заключалось в ходатайстве французского посольства в Петрограде о пересмотре нашего законодательства о процентных государственных бумагах на предъявителя в связи с похищением германскими войсками при оккупации Германией Бельгии и северных департаментов Франции ряда облигаций у французских и бельгийских держателей русских бумаг. Бельгийская миссия и Палеолог настаивали на том, чтобы наше законодательство, рассчитанное на предъявителя, было изменено в том смысле, чтобы сохранить похищенные бумаги за их прежними французскими и бельгийскими владельцами. Для этой цели нам предлагалось произвести крайне сложную регистрацию этих бумаг в Государственном банке и перейти в конце концов с системы «на предъявителя» к именной системе.

Этот вопрос, возникший до моего управления Юрисконсультской частью, вёл Нольде, и в особом совещании при министерстве юстиции рассуждали о том, как бы, не изменяя всего характера нашего законодательства, — реформа, которую невозможно было провести по причинам технического характера на территории всей Российской империи, и, кроме того, неизвестно было, как она отразится на доверии населения к государственным бумагам, — в то же время оградить интересы французов и бельгийцев. В результате весьма сложных прений был выработан компромиссный проект, вводивший частичную регистрацию у заграничных держателей государственных бумаг, в частности у французов и бельгийцев.

Это сложное юридическое дело, которому французское посольство и бельгийская миссия в Петрограде придавали, однако, большое политическое значение, было назначено к слушанию в Комитете финансов под председательством Горемыкина, где по закону представителем МИД являлся министр, то есть Сазонов. Получив накануне под вечер всю папку из канцелярии Совета министров, я, ввиду сложности дела и краткости времени, против обыкновения, взял всё дело на дом и больше шести-семи часов читал толстый том, содержавший все протоколы заседаний этого совещания.

В 11 час. утра я уже докладывал дело Сазонову в присутствии Нератова. Сначала Сазонов слушал внимательно, но, узнав, что ему самому придётся распутывать это сложное дело в Комитете финансов, где его оппонентами могут быть и министр финансов, и министр юстиции, категорически отказался ехать. «Я ничего в этом деле не понимаю и не согласен, как дурак, сидеть в комитете», — таковы были буквальные его слова. На это я сказал Сазонову, что если он не поедет, то всё дело провалится, так как и министерство финансов, и министерство юстиции против нас, а, с другой стороны, наши союзнические узы с Францией и Бельгией требуют внимательного отношения к интересам французских и бельгийских держателей бумаг.

Сазонов действительно вспомнил, как Палеолог совсем недавно настаивал на пересмотре нашего законодательства в этом вопросе. «А вы не можете ехать?» — спросил он меня. К этому вопросу я был готов и показал Сазонову Положение о Финансовом комитете, где всякое заместительство министра иностранных дел не допускается. Я ему сказал при этом, что Комитет финансов рассматривает только важнейшие в государственном отношении вопросы финансового характера и министр иностранных дел играет роль эксперта по международным отношениям России. Но Сазонов наотрез отказался ехать в комитет.

Походив несколько минут по кабинету, Сазонов наконец нашёл выход, весьма для него типичный. Не ехать он не мог, так как и Франция, и Бельгия были слишком заинтересованы в этом деле, а ехать боялся, так как чувствовал свой тощий багаж юридических и финансовых знаний и не хотел попасть впросак. Выход, придуманный Сазоновым, заключался в том, что он, соединившись по прямому телефонному проводу с Горемыкиным и извинившись, что по дипломатическим причинам не может лично присутствовать на сегодняшнем заседании Комитета финансов, просил его развить и провести через комитет свою точку зрения.

Горемыкин, будучи в курсе дела, стал ему задавать вопросы, тогда Сазонов обратился ко мне, и мне пришлось пункт за пунктом изложить взгляд нашего министерства на этот вопрос, а Сазонов немедленно и текстуально каждое моё слово передавал Горемыкину. Так продолжался больше часа этот триалог, в котором на мою долю выпала роль суфлёра. Когда он кончился, Сазонов обратился ко мне с вопросом: «Вы довольны?» Мне оставалось только поблагодарить Сазонова, который так точно и добросовестно передавал Горемыкину всё, что мне пришлось надумать в течение позднего вечера накануне.