Теперь передо мной встала следующая задача: чтобы довести это дело до конца, мне нужен был надежный человек. В колхозе работал бухгалтером мой хороший знакомый Гавриил Бондаренко, или просто – Гаврик. Он был всего на два года старше и часто приглашал меня помочь ему в конторе. И я всегда с удовольствием помогал ему.

Вот и решил я обратиться к нему с просьбой: не смог бы он дать мне неучтенный документ с печатью и штампом комендатуры? Сначала он удивился, а потом сказал: «Попробую поискать». И однажды он принес мне хорошо сохранившийся документ, но предупредил: с возвратом! Я ответил: мол, конечно, с возвратом, но ты, друг, дай мне несколько листов чистой бумаги. И эту просьбу он тоже выполнил. Спрятав все под рубашку, я побежал к своим тайникам на чердаке.

Много дней я провел над воспроизведением штампа и печати грозного учреждения. Наконец результат оказался хорошим, и я принес показать тот оттиск Гавриилу. А он долго не мог поверить, что это моя работа: скажи, говорит, честно, где ты нашел эти бланки? И потом вдруг попросил меня взять его в компанию – ему тоже хотелось на волю. Я с радостью согласился: что ж, двое – лучше, чем один!

Теперь нужно было решить, как нам действовать дальше. Рассуждая, как можно использовать эти бланки, мы решили, что с их помощью вполне можно появиться на родине и получить паспорта. Ну, а там дальше будет видно, куда можно устроиться на работу. Был бы паспорт!

Мечты, мечты… Но как их осуществить? Прорабатываем вариант накопления хоть каких-то средств для дальней и небезопасной дороги: а что, если нам «заработать» за счет таких же справок? Ведь вернуться на родину – голубая мечта каждого ссыльного.

Решаемся пойти в ту деревню, где нас никто не знает, и попробовать предложить вариант освобождения. Заготовили примерный текст справки. Получилось неплохо. Поговорили с одним мужиком, потом с другим: боятся, а не обман ли это? Мы вошли в роль и говорим: «Не хотите на свободу – не надо!» И пошли дальше, но когда оглянулись, увидели: мужики пытаются нас догнать. «Дороговато, – говорят. – Да ладно – пишите». У Гавриила был очень красивый почерк, и он заполнял бланки с таким мастерством, что мужики только ахали: «Ну молодцы, ребята, ну молодцы!» Таким образом, скопив небольшую сумму денег, мы стали готовиться в дальнюю дорогу: заготовили справки для себя и раздобыли за малую цену старенькое охотничье ружье – на всякий случай…

Родители на этот раз не пытались отговаривать нас – так решительно, по-видимому, мы были настроены. Но мать есть мать. И вот она говорит мне: «Миша, неужели ты не намучился первый раз и хочешь повторить все сначала?» Я ответил: «Теперь, мама, мы идем на свободу, так что не плачь и не скучай». Она, конечно же, плакала: «Знаем, сынок, мы эту свободу!»

Ранним летним утром 1936 года с котомками за плечами, соблюдая осторожность, окольными путями мы вышли из Нижней Моховой. В стороне от нашей дороги находилось кладбище, где несколько лет назад был похоронен мой отец, и я с грустью сказал своему спутнику: «Гаря, давай зайдем!» Он ответил: «Как ни зайти, ведь я тоже хорошо помню твоего отца». Мы долго ходили по заросшему сорняками кладбищу и, наконец, увидели на березовом кресте еле сохранившуюся надпись. Постояли немного, и я сквозь слезы сказал: «Прости, отец! Я пошел в другую жизнь. Пожелай мне удачи!»

Выйдя на дорогу, мы долго шли молча. Да и о чем можно говорить в такие моменты?

Наше молчание нарушил внезапно выскочивший из зарослей на дорогу заяц. Словно издеваясь над нами, идущими с ружьем, он спокойно прыгал по дороге, показывая нам свой еще не вылинявший хвост. Эта забавная идиллия развеселила нас – приятно было видеть впереди себя этого смельчака. Но вдруг за крутым поворотом болотистой дороги мы его не увидели. Куда делся? Пройдя еще сотню метров, мы обнаружили отпечатки лисьих лап: вот почему заяц покинул нас! После этого мы шли и рассуждали: как хорошо, что звери обладают таким чутьем! Как иначе избавиться от неминуемой гибели? Вот бы и людям так!..

Что ж, заяц показал нам пример осторожности. Будем беречься и мы. Ведь «береженого Бог бережет», как говорила, напутствуя меня, мама.

Пройдя несколько километров, мы через мелколесье увидели сначала дымок над трубой, а потом и первую крестьянскую избу на нашем пути… Через село шли так: я, изображая пойманного злоумышленника, – впереди, а высокий ростом Гавриил – с ружьем сзади. Он – конвоир.

Прошли село, зашли в кусты, сели и, как ненормальные, расхохотались до слез: «Пронесло? Пронесло!» Сняли котомки, достали еще не успевшую остыть печеную картошку, вареные яйца, кусочек сала и специально выпеченный хлеб без добавок лебеды. Мать, зная мое неравнодушное отношение к блинам, напекла их побольше и, каждый сложив вчетверо, доверху наполнила ими разрисованный берестяной туесок.

Это был самый красивый туесок, сделанный мною последним. Вообще – последний мой туесок…

Отдохнув от первой усталости, мы ускоренным шагом пошли дальше по известному лишь мне трудному пути. Теперь-то нам вдвоем гораздо веселее! Правда, веселости этой немного, ведь в каждом населенном пункте нас могли задержать.

План нашего побега мы разрабатывали так: по крайней мере, первые два-три дня ни в селе, ни в колхозе никто не должен знать о нашем исчезновении. Дома предупредили: никому ни слова. На всякий лихой случай взяли ружье – вот и изображаем теперь доставку арестованного в какой-то поселок впереди. Некоторые встречные, особенно женщины, ахали: «Вот ведь какой молодой, а уже успел набедокурить! Что творится кругом, ну что творится?!» Нам самим, по молодости лет, такое шествие очень нравилось…

Но вот беда, когда в одном из сел мы проходили мимо комендатуры, нас заметили конные милиционеры, стоявшие около дороги. Кто-то из них крикнул нам вслед: «Веди, веди этого разбойника!» Мы ускорили шаг и уже подходили к густому лесу, куда вела наша дорога, как вдруг сзади услышали громкую команду: «Задержать их и проверить, кто такие, откуда ружье!?» Конники бросились в нашу сторону, но мы уже в непроходимом лесу: скорее дальше, скорей! Мы еще долго слышали лай дворняжек да ругань всадников: «Вот гады – обманули!»