Как холодно! Меня пробрала дрожь.

Придвинувшись ближе, Саймон набросил на нас обоих отцовский плед.

— Я, правда, вернусь, — произнес он. — Не могу бросить Скоутни.

Я ответила, что знаю, как нежно он любит поместье.

— Верно… Нежно. С нежной грустью. Так любят прекрасную умирающую женщину. Душа старинных особняков дольше и не живет.

Потом мы заговорили об осени. Саймон надеялся хоть мельком полюбоваться на нее в Новой Англии.

— Там это время года красивее? — спросила я.

— Нет. Просто не столь меланхолично. А в Англии большинство красот навевает грусть. Он рассеянно уставился вдаль, но тут же встрепенулся. Только не подумайте, будто мне сейчас тоскливо! С вами не соскучишься. Между прочим, это наша третья беседа у башни Вильмотт, знаете?

Мне ли не знать!

— Да, вроде бы, — как можно невозмутимее проронила я.

Видимо, разыграть невозмутимость не удалось — Саймон вдруг обнял меня за плечи. Тишина стала еще тише. Предзакатное солнце тянуло к нам прощальные лучи, будто благословляя… До конца своих дней не забуду тот безмолвный миг.

— Вот бы забрать вас в Америку, — сказал, наконец Коттон. — Поедете?

Шутит, решила я. А он повторил:

— Поедете со мной… Кассандра?

Странно он произнес мое имя… Я поняла: если соглашусь, Саймон предложит мне выйти за него замуж. И придется отказать. Правда, тогда я толком не понимала почему.

— С удовольствием бы поработала у вас секретарем, — стараясь контролировать голос, спокойно ответила я, — но сначала нужно подучиться. Да и отца в этом году надолго не оставишь.

Хороший получился отказ: незачем Коттону знать, что я догадалась о ходе его мыслей.

Увы! Судя по ответу Саймона, я напрасно радовалась своей находчивости.

— Мудрая маленькая ведунья, — тихо проговорил он.

И беседа, как ни в чем не бывало, перетекла в другое русло: автомобиль остается отцу… если понадобится, можно в любое время заглянуть в Скоутни… Я в основном молчала. Мои мысли крутились вокруг другого: вдруг я ошиблась? Ошиблась непоправимо?

Мы встали. Саймон плотно завернул меня в плед и попросил высунуть руку.

— Сегодня не зеленая! — Он с улыбкой сжал мои пальцы.

— Саймон, знаете, — запинаясь, начала я, — мне бы очень хотелось посмотреть Америку. Только при более благоприятных обстоятельствах.

Коттон медленно поцеловал мне ладонь.

— Я расскажу о них, когда вернусь. — И быстро зашагал вниз по склону.

Вскоре на аллею выехал автомобиль. Налетевший порыв ветра сорвал с деревьев жухлую листву и метнул ему вслед — сухое шелестящее облако словно пыталось догнать Саймона Коттона.

Я поступила правильно. Он не хотел на мне жениться. Просто поддался секундному порыву, как тогда с поцелуем в день летнего солнцестояния. Опять смесь глубокой симпатии ко мне и тоски по Роуз.

Такова участь отражения в игре «зеркало», в которую все мы играли… Роуз с Саймоном, Саймон со мной, я со Стивеном, а Стивен, вероятно, с противной Ледой Фокс-Коттон. Скверная игра. В ней ранишь своего напарника по-настоящему. Наверное, и Леда страдает. Правда, до ее мучений мне нет дела.

Господи, ну почему Саймон до сих пор любит Роуз? Ведь с ней у него так мало общего, а со мной — так много! Душа рвется в Скоутни. С радостью помчалась бы вслед за машиной с криком: «Согласна, согласна!» Всего несколько часов назад я горевала, что ничего для него не значу, — и вдруг вот она, мечта! Сама плывет в руки.

Конечно, со мной он был бы… доволен жизнью. Только этого недостаточно. Не скромным «довольством» хотела я его одарить.

День угасает. Мне почти не видно букв, пальцы окоченели. В прекрасной тетради, переплетенной в голубую кожу, осталась одна страничка; да мне больше и не понадобится. Я не собираюсь вести дневник дальше. Выросла. Неинтересно рассказывать о себе. Лишь из чувства долга сегодня дописала историю Роуз. И свою неожиданно завершила…

Господи, какой бред! Что я жалобно оплакиваю? Саймон жив-здоров, нам оставляют машину, квартиру! У Стивена тоже небольшая квартирка в Лондоне. Он так удачно прошелся с козами перед камерой, что в следующей картине ему доверили роль со словами. Если я остановлюсь в квартире Коттонов, то смогу иногда с ним гулять. Буду к нему очень очень добра — строго по-сестрински, конечно. Нас ждет чудесная зима! Тем более отец так весел. Или же бодряще свиреп. Кроме того, на свете тысячи людей, о которых можно написать, а главное, они — не я…