— Хорошо, буду резкой. В пределах разумного, конечно.

Только отважусь ли я на такой разговор? Есть ли в нем необходимость? Увлечение Стивена ведь несерьезно, правда? Просто детская привязанность. Однако отец посеял в моей душе сомнения. Я теперь постоянно вспоминаю, каким странным голосом Стивен спрашивал меня о голоде. Тревожный знак, но… так приятно! Нет, довольно размышлений. Подобная чепуха меня не интересует — вот для Роуз самое то. Понятно, почему отец радовался, что Стивен увлечен мной, а не ею.

Из прачечной вернулась Топаз и поставила разогреваться утюги; отец сразу сменил тему — спросил, всю ли свою одежду я перекрасила в зеленый. Я ответила, что красить особенно было нечего.

— А длинных платьев у тебя нет?

— Ни одного, — призналась я (если смотреть правде в глаза, вряд ли у меня когда-нибудь появится взрослая одежда). — Но школьное платье еще держится, к тому же оно очень удобное.

— Надо перешить ей что-нибудь из моих, — сказала Топаз и вновь ушла в прачечную.

Я расстроилась: вдруг отец решит, будто я упрекаю его в скудости гардероба? И, спеша сменить тему, задала наибестактнейший вопрос.

— Как работа?

На его лице появилось отрешенное выражение.

— Ты уже взрослая, чтобы верить в сказки.

Конечно, я сглупила. Но раз терять нечего, отчего бы не зайти чуть дальше?

— Скажи честно… ты даже не пытаешься?

— Дорогая Кассандра… — Таким резким тоном он говорил крайне редко. — Я не писатель. Пора бы забыть этот миф. На платья я тебе не заработаю, запомни раз и навсегда.

Не проронив больше ни слова, отец поднялся из кресла и зашагал вверх по лестнице.

От злости на саму себя я разве что волосы не рвала: так испортить наш разговор! Первый за долгие месяцы!

Тут вошел Томас, мокрый как мышь. Я его предупредила, что лучше подняться через парадную лестницу, а не через спальню, и дала сухое белье (к счастью, успели все перегладить). Затем побежала наверх проведать Стивена.

Распластавшись на животе, Стивен читал; вокруг открытой книги мерцали свечные огарки, ярко озаряя его лицо. Какое-то время я просто стояла и смотрела на его шевелящиеся губы — пока он меня не заметил.

Кастрюли набрались до краев; мы вылили воду в окно. В караульне горел свет. Значит, отец ушел к себе, невзирая на дождь. Впрочем, ливень начал понемногу стихать. В саду пахло свежестью. Я высунулась наружу: на улице было намного теплее. Дому всегда нужно время, чтобы привыкнуть к новой погоде.

— Скоро наступит ваша любимая весна, мисс Кассандра, — улыбнулся Стивен.

Мы жадно втягивали носами свежий воздух.

— Какая-то в нем мягкость, правда? — сказала я. — Будем считать, что дождь уже весенний… Или я жульничаю? Знаешь, каждый год стараюсь высмотреть весну пораньше.

Он тоже высунулся в окно и глубоко вдохнул.

— Все верно, мисс Кассандра, зиме конец. Может, холода еще вернутся, но весна уже берет свое. — Стивен вдруг улыбнулся, не мне, а в пространство перед собой. — Начало — самое лучшее время.

Закрыв створки, мы снова поставили кастрюли под течи, и по пустым металлическим доньям мелодично зазвенели капли. Огарки свечей отбрасывали причудливые тени, в их мерцающем свете Стивен казался очень высоким. Отец назвал его красивым, как Аполлон… Ой, мне ведь следовало держаться порезче! Совсем забыла.

Мы спустились в кухню, я поставила Томасу еду.

Топаз утюжила прелестное шелковое платье: в прошлом бледно-голубое, а теперь бирюзово-зеленое. Красивый, необычный оттенок. Видимо, от такого зрелища Роуз и стала еще угрюмей — она как раз расправляла для глажки свое плохо окрасившееся ситцевое платьице.

— И стоило вообще возиться с летней одеждой? — фыркнула она. — По-моему, теплые дни вообще не наступят.

— Да уже запахло весной! — ответила я. — Выгляни на улицу, сама почувствуешь.

К смене времен года Роуз равнодушна, поэтому пропустила мое замечание мимо ушей. Зато Топаз сразу поспешила к двери: раскрыла ее настежь, запрокинула голову и, разведя руки в стороны, глубоко-глубоко вдохнула.

— Запах, конечно, пока легкий, хорошо не распробуешь, — уточнила я, но поглощенная своими ощущениями мачеха меня не слушала. Наверное, ринется сейчас в темноту за порогом… Не ринулась. Пару раз глубоко вдохнув, Топаз ушла наверх мерить отутюженное платье.

— Не понять мне этого… — проговорила сестра. — Хотя столько лет живем под одной крышей. К чему ее причуды? То ли действительно зов души, то ли игра на публику, то ли игра для себя.