— Нет, — быстро ответила Роуз.

— Хорошо, — кивнул клерк. — Возьмите такси.

Я сказала, что у нас не хватает денег. Сестра густо покраснела. Коротко взглянув на нее, юноша ответил:

— Секундочку, — и вышел.

Вернулся он с четырьмя фунтами.

— Мистер Стивенидж говорит, этого хватит покрыть расходы на билеты, на такси до Челси, на такси до вокзала и даже на превосходный обед. Когда привезете ключ обратно, подпишите бумаги. Ясно?

Мы кивнули и ушли. Роуз не на шутку взбесилась от того, что никто серьезней клерка к нам даже выйти не соизволил.

— Какое неуважение к тете Миллисенте! — возмущалась она. — Ведут себя так, словно мы — пустое место!

А мне с четырьмя фунтами в кармане было все равно, пустое я место или полное.

— Давай поедем на автобусе. Сэкономим, — предложила я.

Но сестра отказалась: ей надоело, что на нас пялятся.

— Наверное, во всем Лондоне нет больше ни одной девушки в белом!

— Запрыгивайте, снежинки! — весело крикнул из автобуса кондуктор.

И Роуз с надменным видом окликнула такси.

Пруд в маленьком, выложенном плиткой саду, был сух. Я вспомнила о золотых рыбках: только бы они попали в хорошие руки!

Мы вошли в дом через парадный вход и захлопнули за собой дверь. Сияющий дневной свет остался за порогом. Вид пустого холла меня удивил; я еще не поняла, что мебель вывезли.

— Как-то странно… — сказала я.

— Просто холодно, — отозвалась Роуз. — Полагаю, одежда в спальне. Интересно, она там и умерла?

По-моему, интересоваться такими вещами вслух бестактно.

По пути наверх мы заглянули в ярко озаренную солнцем гостиную. Из двух больших окон открывался вид на Темзу. Когда я была у тетушки в последний раз на званом вечере, тут горело множество свечей. В тот день мы познакомились с Топаз. Тогда ее портрет кисти Макморриса только выставили в галерее, и тетя пожелала увидеть натурщицу. Топаз явилась в том же наряде, что и на картине: в голубом платье и великолепном нефритовом колье (Макморрис одолжил). Помню, меня поразили ее длинные, струящиеся по спине, белокурые волосы. Отец весь вечер лишь с ней и разговаривал, а тетушка Миллисента, облаченная в черный бархатный костюм и длинный кружевной шарф, метала на него гневные взгляды.

В большой спальне ничего не оказалось. Я облегченно вздохнула. Не знаю почему: вроде дух смерти там не витал — просто холодная пустая комната. Груду одежды и два старых кожаных чемодана мы нашли на полу в тесной сумрачной гардеробной. Зеленые жалюзи на окне не поднимались: шнур был оборван; кое-как удалось повернуть планки.

Поверх одной из стопок лежал черный армейский плащ. Как я боялась его в детстве! Он напоминал мне одеяние ведьм. Меня снова обуял ужас, хотя и по другому поводу: плащ и прочая одежда представлялись мне частью покойницы.

— Роуз, я не могу к этому прикоснуться, — пробормотала я.

— А придется, — ответила сестра и принялась деловито перебирать вещи.

Если бы мы любили бедную тетушку Миллисенту, то, наверное, отнеслись бы к ее одежде с ностальгической нежностью. Окажись ее наряды изящными и женственными, разбирать их, наверное, было бы не столь противно. К сожалению, основной гардероб составляли тяжелые темные пальто и юбки плюс толстое шерстяное белье. Больше всего меня угнетали бесконечные ряды старушечьих туфель, натянутых на деревянные распорки. Точь-в-точь мертвые ноги!

— Тут уйма льняных носовых платков, — сообщила Роуз. — Ну, хоть что-то…

Однако носовые платки, а равно перчатки, чулки и жуткая пара изломанных корсетов, внушали мне омерзение.

— Нужно хоронить одежду с покойниками, — заметила я. — Чтобы никто ее потом с презрением не перебирал.

— А я и не перебираю ее с презрением, — возразила сестра. — Некоторые костюмы сшиты из превосходной ткани.

Только вещи она запихивала в чемоданы небрежно, без особого почтения. Пересилив себя, я вытащила все обратно и сложила аккуратнее. Призрак тетушки Миллисенты облегченно вздохнул.

— Она строго следила за гардеробом. Чтобы все было почищено, отутюжено, — напомнила я.

— Да какая ей теперь разница! — фыркнула Роуз.

И тут на лестнице послышались шаги…

Душа у меня ушла в пятки, язык прилип к гортани. Я в ужасе смотрела на сестру.

— Да не она это, не она, — тихо просипела Роуз, — Кассандра… это не она.

Но по глазам я видела: думаем мы об одном и том же. Разумеется, ей тоже было жутко в мрачном пустынном особняке. Я знала, что небрежное обращение с одеждой — просто бравада. Только не догадывалась, что шаги напугали Роуз куда сильнее, чем меня. Она-то сразу сообразила: если на лестнице не покойная хозяйка, то, скорее всего, бродяга, таившийся в подвале, — нас он, конечно, прикончит, а трупы спрячет в чемоданы.