Шрифт:
1 “Я не знаю других бомб, кроме книг” (фр.) — слова Малларме.
— Вот здесь, смотрите (на снимке был запечатлен интерьер хлева с лежащей посреди породистой коровой), вам не кажется, что это похоже на Россию?
— Да, похоже: сено, люди. Но корова — французская.
— Корова французская?
Я не знал, как им объяснить, что и раньше-то такие породистые коровы водились только на ВДНХ. Но почему-то уперся:
— Да, корова французская.
— А люди, они похожи на русских, правда?
— Конечно. Очень похожи.
Альбом был вручен мне с дарственной надписью.
Но меня ждало еще последнее испытание: дело в том, что после того самого звонка Пьера в электричку я решил привезти ему русское издание “Острова...”. И эту книгу я довез. И, как умел, подписал: “Пьеру Ландри. Человеку мечты и силы”. И в какую-то минуту я достал эту книгу из рюкзака и подарил ему.
— Так и так, — говорю. — Это я привез специально для вас.
Он прочитал посвящение, и на глазах его показались слезы. Черт возьми, он был тронут до глубины души!
— Знаешь, — сказал он, отерев пальцем слезы под очками. — Иногда мне кажется, что ради таких моментов я и затеял все это дело…
И тут уже я пал жертвой его неумолимой щедрости.
— Какую книгу ты хочешь? Выбирай! — вскричал он.
— Я уже выбрал, вот: фотоальбом Николя Бувье и очень красивую, самодельную книгу местной художницы для моей дочери.
— Ну, этого мало, — резюмировал Пьер. — Хочешь полное собрание Малларме?
— Нет, — честно сказал я. — Боюсь, чтобы читать Малларме, мой французский слишком примитивен…
Тут Пьер снова стал Пьером. Он отвел меня к барной стойке и, вкладывая все свои могучие душевные силы в произносимые слова, сказал:
— Знаешь, почему я хочу тебе подарить эти два тома? Однажды, когда дела у меня шли нелучшим образом, я взял вот эту книгу, — он взял в сильную ладонь второй том, — и прочитал письмо Малларме Верлену. И после этого я записал в своем дневнике… — Тут Пьер порылся под стойкой и действительно извлек оттуда дневник, раскрыл его и с чувством прочитал написанное. Честно говоря, я уже ничего не в силах был понять.
— Вот, — сказал Пьер. — Поэтому возьми. Придет трудная минута, и ты вспомнишь Пьера Ландри… Ты найдешь тут опору…
Отказать ему было невозможно.
Действительность плыла у меня перед глазами. Танец “желтых бабочек” давно был завершен, но люди и не думали расходиться. Теперь они хотели общаться друг с другом. Пьер достал еще ящик вина. Здесь он крутил ось мира, и он хотел, чтобы люди радовались…
— Почему Пьер уехал из Канады? — улучив минутку, спросил я Элен.
— Боюсь, тебе непросто будет это узнать.
Я пошел напролом:
— Пьер, — прямо спросил я. — А почему вы уехали из Канады?
Пьер не смутился.
— Я хотел сменить амплуа. Бар — это очень маленький мир подвыпивших людей. А я хотел войти в мир книг. Я уехал, чтобы читать. Чтобы прочитать, например, тебя… Считай, что книги — это и есть оправдание моего “бессмысленного путешествия” по жизни… А этот магазин — мой Остров…
Не знаю, что там стояло такое за всей этой обезоруживающей откровенностью. Мир жизненных передряг может быть крайне запутанным. Но Пьер сказал правду — он обрел необъятную вселенную и совсем другой тип отношений между людьми посредством иных смыслов.
Под конец вечера меня интересовали еще только два человека — те самые горные философы, у которых остановилась Элен. Мы подошли к ним. Они повернулись к нам не только своими загорелыми лицами, но и, казалось, всей душой. Я попросил Элен перевести. Сам я говорить по-французски уже не мог. Язык болтался в моей пасти, как у собаки.
— Я хотел бы знать, с тех пор, как они уехали туда, в 1968-м, прошло сорок лет. И что они сделали за это время?
Элен перевела.
— Коммуну, — решительно отвечала маленькая, гораздо более энергичная, чем ее спутник, женщина.
— Но вы же должны как-то общаться с миром? Вы нашли там, скажем так, свой остров, но надо же что-то и поведать людям о нем?
— Нет-нет, никаких контактов, — не поняла меня горянка. — Все свое: хозяйство, школа, жилища…
— Но вы же философы, вы ушли не только для того, чтобы доить коз, рожать детей и ткать холсты, правда? Вы должны что-то вернуть миру, хотя бы в виде опыта, идей…
— Идей — да.
Было видно, что это женщина действия и не знает сомнений в повседневной жизни.