— А что произойдет, когда Ричард Львиное Сердце на свободе? — спросил Александр молчаливого попутчика. — Не всегда же он будет в заточении?

Опущенные плечи чуть-чуть сдвинулись.

— Наверное, попробует прижать к ногтю непокорных вассалов. — В голосе Арнауда звучало безразличие.

— Выходит, лорд Бертран сильно рискует, переметнувшись к французскому королю?

— Возможно, — согласился Арнауд и чуть повернулся, показывая небритый острый подбородок. — Но не больше, чем сохранять лояльность к беспомощному сюзерену. Он — не единственный из баронов, изменивших Ричарду. Харви прав: Бертран де Лаву платит как договорились — и точка.

Арнауд тоже тронул коня и отъехал в сторону, оставив Александра в одиночестве с его переживаниями.

В Лаву лорд Бертран объявил, торжествуя, что велит зарезать одну из захваченных коров и устроит банкет на всю ночь. Воины, собравшиеся в большом зале замка — у всех участников набега нервы оставались еще напряженными, — встретили решение барона приветственными криками.

— И песню, Александр, — воскликнул Бертран, хлопая молодого человека по плечу, — требую праздничную песню! Нечто такое, что достойно отметит нашу отвагу и доблесть!

— Да, мой лорд, — сказал Александр деревянным голосом и сжал кулаки.

Уголком глаза он уловил предупредительный знак Харви.

Лорд Лаву тем временем порылся в кошельке и вручил Александру три серебряных монетки.

— Отработай их хорошенько, парень, — сказал он, наградив юношу еще одним увесистым шлепком по спине.

Александр повернулся и направился к двери; проходя мимо Харви, он сказал злобно:

— Ну, как насчет неблагодарного клиента потаскухи?

Харви вздрогнул и ответил:

— Но это — всего лишь песня.

Александр, сощурясь, сказал:

— Вот именно. Всего лишь песня. — И, чувствуя спиной тяжелый взгляд брата, вышел из зала, унося с собой смешанное чувство негодования и вины.

Очень хотелось швырнуть монеты в ближайший угол, но потребность сохранить серебро как последнюю надежду перед подступающей нищетой, заставила не разжимать кулак.

Он прошел через внутренний двор замка, где пока что приютилось угнанное стадо, и еще раз окинул скот быстрым взглядом. В какую грязь он вляпался… Бертран де Лаву присягнул на верность королю Франции, чтобы получить оправдание нападению на соседа, сохраняющего верность Ричарду, Алчность — вот ключ к его поступкам. За пять месяцев жизни в Лаву Александр убедился, что Бертран приветлив, щедр — и совершенно беспринципен. Слова его весили не более, чем воздух, сотрясенный их звуками. Служить такому человеку не хотелось, но приходилось из-за собственной его привязанности к Харви.

Александр был настолько погружен в нелегкие раздумья, что не заметил Манди, пока она не коснулась его руки. Он даже дернулся и охнул, но тут же извинился.

Манди улыбалась, но взгляд отражал волнение.

— Вы не видели моего отца? С ним все в порядке?

— Он только что был в зале, — Александр мягко прикоснулся к ее плечу. — И все мы вернулись невредимыми. — Последние слова дались ему с трудом.

Манди вздохнула:

— Я так за него волнуюсь. Он словно упал в пропасть, и никто не может его вытянуть… Каждый раз, когда он выезжает, я боюсь, что он выкинет что-то безумное… И не вернется.

Боль, прозвучавшая в ее голосе, вывела Александра из раздражения.

— После смерти вашей матери прошло совсем немного… — сказал он неловко. — И зимой всегда темно на душе. Погодите, наступит весна…

Манди бесцеремонно перебила юношу:

— Я ведь тоже ее потеряла — а он, кажется, этого не понимает. Уверена… Он признает только собственную боль. Иногда мне кажется, что он просто забывает о моем существовании. — Манди тяжело вздохнула и опустила голову, а затем продолжила с дрожью в голосе: — Я вам все время жалуюсь… Извините. Леди Элайн желает, чтобы вы посетили ее покои. Она хочет, чтобы вы написали письмо ее сестре.

— Передайте, что я приду, как только позабочусь о конях, — сказал Александр, с теплотой пожимая маленькую ручку Манди.

Она кивнула, выдавила подобие улыбки и, ответив на пожатие, заспешила к залу.

Александр какое-то время смотрел вслед ее стройной фигурке и пообещал себе, что обязательно найдет время поговорить с нею побольше. А затем пошел заниматься необходимыми делами, попутно подбирая слова к песне, которую вовсе не хотелось сочинять.

Манди нашла отца в переполненной караульной. Арнауд сидел напротив Харви, между ими красовались бутыль вина и фляга можжевеловки. Сердце Манди сжалось — отец пил с холодной решимостью человека, стремящегося найти забвение на донышке кубка. Хорошо, хоть Харви не только не старался пить вровень, но даже пытался попридержать пыл товарища.

Манди присела рядом на скамье и позвала:

— Папа…

Затем потянулась и поцеловала его в щеку; едва не поранив губы о жесткую щетину. Лицо Арнауда выглядело усталым и опустошенным, под кожей обозначились красные жилки.

Он поставил пустой кубок на стол и какое-то время задумчиво смотрел на дочь. Взгляд был неподвижным и пристальным, но в зрачках плавал туман. Наконец он расцепил губы и произнес:

— Тебе не место в комнате, где полно грубых мужчин.

— Я пришла повидать тебя и удостовериться, что с тобой все в порядке.