–  Ага. А что творится тут у вас, под носом, вы, понятно, слыхом не слыхивали… Поди - года два как носу ни одно ответственное лицо не казало?

–  А тут не везде больно-то сунешься, - огрызнулся товарищ Т. Щепилов, - нам, между прочим, оружия не положено. Лучше бы всего, конечно, огнемет.

–  Уж чего мелочиться? Звено "конвертов" с напалмом.

–  Во-во… Так, если на старую подстанцию, - то это следующий поворот. Только… плохое это место, товарищ из комитета. Если вам туда надо, то - без меня.

–  Дрейфишь?
– Деловито осведомился старший лейтенант.
– Это ты правильно. Если возникла необходимость проявлять героизм, значит, что-то было плохо организовано. Но у нас все организовано хорошо, и сматываться тебе покуда рано…

–  Прости, конечно, товарищ из Комитета, я доверяю нашим органам, и все такое, но тут усомнюсь: в Решетовке ничего такого организовать нельзя. Тут можно либо войсковую операцию, либо просто ничего не выйдет.

–  Не в курсе ты, Примкнувший, новейших тактических примочек. Давно действительную служил, - если служил, конечно…

–  Я - попросту сужу. Все пятиэтажки, - он начал загибать пальцы, - все подвалы, все чердаки. Канализация опять же!

К этому моменту они, незаметно для него, успели свернуть к Старой Подстанции.

–  Э-э… - говорил, же, - не пойду.

–  Не ссы, - угрюмо ответил старший лейтенант, - прорвемся… Между прочим, - сейчас поворачивать назад, - ничем не лучше, чем двигаться дальше. Один хрен.

–  Много ты там навоюешь, - прошипел Т. Щепилов, мертвой хваткой цепляя его за рукав, - один-то.

–  Советский человек, - механически ответил старлей, кидая поспешные, какие-то последние взгляды на обстановку, - никогда не чувствует себя одиноким. Потому что с ним рядом всегда находится вся его могучая Родина, весь многомиллионный советский народ. А лучших сынов, - и дочерей, - советского народа, служащих в Органах, - он продолжал монолог, поспешно сдвигаясь боком вперед по направлению к подъезду ближайшего здания, - ближайшего и к подстанции, - всегда гора-аздо больше, чем это кажется с первого взгляда… - И прошипел.
– Чего застыл? Деру!!!

В голосе его было что-то такое, что заставило чиновника немедленно, не задавая вопросов и не вступая в дискуссии, подчиниться. Они карабкались по ступенькам, бросая по сторонам опасливые взгляды, поневоле стараясь как-то приглушить поспешные шаги, но мертвое здание все равно отвечало гулом не то, что на каждый шаг, - на каждое движение. Лестница была пошире стандартной и вообще отличалась следами дешевой, из обвалившейся ныне алебастровой лепнины, роскоши, столь характерной для общественных зданий времен конца пятидесятых. Это, - чувствовалось, потому что увидеть что-либо в скудном свете, падавшем через крохотные оконца, было почти что невозможно. Угадывались дверные проемы, ведущие куда-то через две площадки - на третьей, на "полуторном" этаже, угадывались в темноте неудобные, широкие перила, Щепилов молча удивлялся той наглости, с которой прет наверх гэбэшник, - откуда знать, на самом-то деле, что и кто может ждать их в темноте совсем рядом со Старой Подстанцией?
– но тот, очевидно, все-таки что-то знал. Поднявшись на самый верх, на техническую площадку, он уверенно нащупал в темноте низенькую дверцу, обитую облезлым железом, и распахнул ее в еще большую темноту коморки, из которой оставался уже только один выход, - на крышу. Они нашли ее по тонким щелям, через которые сочился свет, и Нахапетов осторожно открыл ее, почти наткнувшись на направленный ему в грудь толстый ствол. В первый момент Щепилов, ослепленный светом дня и шедший вторым, только и сумел разглядеть оружие, руки в коричневых перчатках с обрезанными пальцами, да настороженные глаза, как будто бы висящие в воздухе, и только потом глаза сумели распознать громоздкий силуэт человека, держащего автомат в руках. Красно-бурый, в неопределенных разводах комбинезон сливался со ржавой, некогда выкрашенной суриком крышей так, что делал незнакомца почти полным невидимкой. Щепилов - едва не отшатнулся от неожиданности, а вот старший лейтенант только быстро, мимолетным движением скрестил руки перед грудью, ладонями к себе, снова развел их в стороны и вполголоса произнес:

–  Пальмира. Отзыв?

–  Хара-хото. Прапорщик Дубинин.

–  Старший лейтенант Нахапетов, - он кивнул в сторону какого-то громоздкого предмета, располагавшегося на краю крыши и тоже прикрытого пятнисто-бурым полотнищем, - пулемет?

Прапорщик отрицательно мотнул головой.

–  УСС. Двенадцать и семь…

–  Тоже верно.

–  Товарищ старший лейтенант, - проговорил невидимка низким басом, настойчиво, но с извиняющимися нотками, поскольку требовал чего-то от старшего по званию, - переоденьтесь… Тут они, знаете, тоже, - он мотнул подбородком в сторону, - где, укрытое маскировочным полотнищем, угадывалось лежащее на боку человеческое тело, - не дремлют. То ли бдительные такие, то ли вообще пронюхали чего…

–  Слышь, прапорщик? Ты б нам настроил, а? А то, сам знаешь, практики мало…

–  Есть!

Он вынул из какого-то мешка два серых комбинезона и склонился над ними, подкручивая что-то на поясных пряжках, и ткань костюмов темнела, светлела, меняла цвет, шла крупной или редкой рябью, подчиняясь его движениям, пока не стала точным подобием той, в которую был задрапирован прапорщик. Облачившись и проследив за облачением бестолкового штатского, Нахапетов спросил:

–  Ты тут давно?

–  С пяти утра.

–  И как вообще?

–  Особой активности не наблюдается. А вы чего пешком?

–  Так было задумано.

–  А этот с вами зачем?

–  А вот так задумано не было. Эй, Примкнувший, - смертью храбрых пасть - хочешь?

–  Послушайте, - нервно отозвался представитель Исполнительной Власти, - почему вы все время называете меня "примкнувшим"?

–  Это из давно минувших времен: "Примкнувший к ним Шепилов" - Шепилов - Щепилов - невелика разница…

–  Товарищ старший лейтенант, - а там есть чего? Вдруг пустышку сосем?