Раскрытие многочисленных радиостанций союзников, работавших под самым носом у оккупантов, становилось для немцев задачей первостепенной важности. Теперь уже не только людская молва приписывала Георгию Иванову большинство диверсионных актов, теперь уже и германская контрразведка видела пружину многих диверсий в деятельности неуловимого агента, который к тому же часто оставлял свои визитные карточки в виде металлических табличек с надписью «В. В. 13». В ходе предпринимаемых облав вылавливали мелкую рыбешку, тогда как крупная рыба уходила в неизвестные укрытия. Немецкая разведка доносила из Египта, что там все еще не появлялся Георгий Иванов, которого считали одним из наиболее опасных врагов Третьего рейха; поскольку же он не был ни убит, ни пойман, а диверсионные акты, имеющие один и тот же почерк, не прекращались, немецкая контрразведка приходила к выводу, что искать его следует в Греции, и скорее всего в самой столице.

— Мы делаем все, что в наших силах, — разводил руками глава афинского гестапо Эрнст, которому пригрозили немилостью. — Мы следим за домом его родителей в Салониках, расставили наблюдателей во всех значительных пунктах в Афинах, где только он мог бы показаться, выделили чуть ли не целый батальон агентов, специально подготовленных для этого задания, пытались даже пойти на риск и заманить его в ловушку… Но он слишком хитер и слишком осторожен!

А тем временем агент № 1 ничем этой аттестации не оправдывал. В доме, где он остановился, с ужасом убедились в том, что их жилец иногда выбирается на пляж или в глубокой задумчивости наблюдает за транспортом и пешеходами с террас уличных кафе, а при случайных знакомствах и разговорах забывает о самых элементарных правилах конспирации. Никто не подозревал, что над рассеянным «эмиссаром Каира» вновь нависла угроза финансового краха: его скудных средств не хватало не то что на выполнение диверсионных заданий, но и просто на жизнь. Денежная проблема была настолько серьезной, что рядом с ней казались мелкими все остальные заботы и опасения.

И вот наступили дни самого настоящего голода. Часто сменяемые квартиры оказывались неподходящими; их владельцы, поняв, в чем дело, просили опасного постояльца поскорее освободить жилье. Иногда и сам Георгий вовремя обнаруживал грозящую ему опасность. Чаще всего она заключалась в слишком любопытных соседях. В других случаях врожденная греческая проницательность и наблюдательность помогали сразу же обнаружить в загадочном пришельце сходство с разыскиваемым Ивановым. Часто приходилось останавливаться на квартирах у бедняков, поскольку состоятельная публика в большинстве случаев уклонялась от риска, и тогда уже не могло быть и речи о каком-либо угощении, наоборот, хозяева сами ожидали помощи от своего, жильца. Один только вид голодающих детей приводил Георгия в угнетенное состояние, заставлял сжимать зубы, звал к действию. Он тут же отдавал хозяевам все, что у него было, а сам выстаивал длиннейшие очереди за раздаваемыми бесплатно порциями жидкой похлебки из фасоли и гороха.

«Я сейчас на положении арестованного, которому велят идти на свободу, но не дают ключей от камеры…» — невесело думал Георгий.

Одновременно с этим упорно приходили на мысль полученные еще в Александрии рекомендации: в случае осложнений при возвращении он должен не забывать о монастырях на Афоне. Там уже нашло себе убежище немало английских офицеров, а недавно и сам Георгий помог перебраться в те края английскому летчику, который выбросился с подбитого самолета на парашюте во время памятной бомбежки марафонских укреплений. Георгию сообщили, что летчику удалось пробраться на полуостров, и теперь он там дожидался прибыт во время войния подводной лодки, которая должна была его забрать. Однако Георгий хорошо знал, чтоы не так-то легко выделить подводную лодку для вывоза беглецов — им пришлось бы ждать месяцами, а может быть, и годами. «Брр!» — Георгий даже содрогнулся при одной только мысли о том, что ему придется погрузиться в безделье и спячку монотонной монастырской жизни. Ведь не ради же этого он взялся за столь сложные, требующие большой инициативы и энергии дела, чтобы вдруг оказаться без надежды на дальнейшую борьбу. Он охотно бы покинул территорию, пребывание на которой становилось для него все более опасным, но уехал бы отсюда только для того, чтобы продолжать начатую борьбу с фашизмом на другом участке фронта. Нет, он не намерен укрываться в одном из монастырей горы Афон!

Но бывало, что мысль о монастырском пристанище возвращалась к нему в периоды крайнего изнеможения, когда из-за отсутствия средств его самые лучшие намерения шли кувырком. Картины спокойной и беззаботной жизни среди монахов и отшельников вставали перед ним особенно часто в дни, когда Георгий чувствовал себя как затравленный зверь, которого загоняют охотники и гончие на лесной тропе. Здесь, в Афинах, в каждом прохожем мог таиться потенциальный предатель, каждое мгновение могло привести его к гибели. Сначала чувство опасности как бы подстегивало энергию разведчика, пробуждало в нем бдительность и волю к борьбе, но с течением времени опьяняющее чувство риска и постоянной игры, в которой ставкой была жизнь, перестало оказывать на него возбуждающее действие. Происходило даже обратное — сердце, подобно мотору, постоянно работающему на форсированном режиме, начинало сдавать. Жить и работать на столь высоких оборотах нельзя без конца. Георгию необходим был отдых. «Мое положение сходно с тем, — думал бывший ватерполист, — когда спортсмен не знает меры в тренировках и играх». Но в спорте, однако, можно было проиграть один матч, здесь же речь шла о жизни. И все-таки Георгий верил в то, что ему будет отведена ведущая роль в создании «радиомоста» через Балканы в Польшу.

И вот теперь, когда опасность грозила ему со всех сторон, а возможность провала все возрастала, он оказался в безвыходном положении. Бежать с поля боя в затхлую тишину монастырской кельи — разве к этому он стремился? Оставаясь в Афинах, он просто по своему положению продолжал осуществлять общее руководство диверсионными и разведывательными действиями. К тому же в Грецию до сих пор еще не прибыл заместитель, а его нужно было вводить в курс дел и знакомить с характером отдельных звеньев. А пока что число лиц, знакомых с агентом № 1, угрожающе возрастало. На пляже, где он до этого спокойно купался и загорал, никому не известный, теперь на него указывали друг другу и шепотом говорили, кто он. И если раньше, ловя на себе восторженные взгляды, Георгий мог относить их на счет своего атлетического телосложения, то теперь он уже читал в них нездоровое любопытство и тягу к сенсации. Он становился теперь центром внимания и прекрасно отдавал себе отчет в том, какое именно любопытство он возбуждает; то один, то другой догадывался, что это не кто иной, как повсеместно разыскиваемый, неуловимый, ставший уже легендарным в Афинах Георгий Иванов.

А лето становилось все более жарким, жизнь все дорожала, а человеческая жизнь становилась все более дешевой в глазах оккупантов. Тысячи греческих евреев были вывезены на север, навстречу неизвестной судьбе; за тысячами греков, которые уходили партизанить в горы, отправлялись жестокие погони; сотни тысяч рабочих вынуждены были влачить жалкое существование. Греция наряду с Италией становилась базой для снабжения немецких войск в битве за Египет, а сами Афины превращались в центр гигантского заговора гитлеровцев, целью которого было поднять арабский мир на борьбу против англичан. Где-то в Тегеране или в Багдаде должны были сойтись половинки бронированных клещей: один поток армий направлялся через Кавказ вдоль берегов Каспийского моря, второй нацеливался на Александрию, Суэц и Моссул, осуществляемый Африканским корпусом. Каждые несколько дней поступали сведения о появлении в Афинах таинственных эмиссаров со Среднего Востока — попадали они сюда чаще всего через нейтральную Турцию; высокие чины гитлеровского абвера и гестапо неожиданно съезжались в подафинские санатории на интимные конференции; с греческих аэродромов производились сначала пробные, а потом и массовые заброски немецких парашютистов с заданием повредить или даже полностью уничтожить гигантский нефтепровод, принадлежащий англичанам и идущий сквозь иракскую пустыню. Об одном из таких десантов радиостанция агента № 1 своевременно сообщила — несколько десятков немецких парашютистов, сброшенных у насосной станции в Хабании, наткнулись на сидящий в засаде батальон воинственных сикхов, которые перерезали их всех до единого. С того времени в иракской пустыне значительно упали в цене немецкие часы и симпатии к немцам…

«При создавшемся положении ожидаем от вас возобновления диверсионной деятельности», — пришла депеша из Александрии. «Каждый уничтоженный галлон горючего окажет нам огромную помощь», — таков был текст другого послания. Англичане, по-видимому, совершенно забыли об отданном ими приказе возвращаться. Расшифровывая по ночам срочные задания центра «004», Иванов уже давно научился по их содержанию и форме определять общее положение на африканском фронте. В периоды относительного спокойствия Каир довольно безразлично воспринимал донесения о диверсионных акциях, главное внимание обращая на регулярность поступления разведдонесений. Но стоило только положению в пустыне принять неприятный для англичан оборот, как сразу же сыпались просьбы, иногда явно невыполнимые, об усилении диверсионной деятельности.