Красочные надежды серели и затягивались туманной дымкой по мере того, как отчим выкладывал ему свои планы на будущее.

— Итак, пусть будет Лувен, — закончил он свои размышления. Увидев помрачневшее лицо пасынка, добавил: — Но только постарайся умно выбрать специальность, остановись на чем-нибудь попрактичнее…

Жили они на маленькой улочке Маврокордато у самого моря. Ирек любил Салоникский залив. По утрам море было голубым, отделенным от столь же голубого неба белизной каменных строений и зеленью высящихся над городом гор. По ночам ласковое море тихо пульсировало загадочным фиолетовым блеском, окруженное золотым ожерельем освещенных набережных. Небо казалось здесь более высоким, чем в Варшаве, а звезды ярче и ближе, чем на далеком севере. По ночам парнишка украдкой подсматривал за возвращением рыбацких судов, следил за таинственными световыми сигналами, которыми обменивались стоящие на рейде корабли. Он уже хорошо разбирал азбуку Морзе и радовался, когда ему удавалось расшифровать довольно прозаическое их содержание, например: «нужна запасная якорная цепь» или «выслать патруль в…». Здесь, на берегу, можно было поговорить о запретном и потому притягательном мире салоникских предместий, пользующихся недоброй славой, но пока что только Пандос, товарищ по школе и по прогулкам, мог кое-что рассказать об этом, да и то не было уверенности в том, не являются ли все его россказни чистейшим вымыслом…

В солнечный, но не слишком жаркий день, когда северный ветер разгонял тучи и стелющуюся над морем дымку тумана, можно было, глядя на юго-запад, рассмотреть лежащую в ста пятидесяти километрах трехтысячеметровую вершину Олимпа в окружении других высоких гор. Однако не легендарный Олимп привлекал внимание ребят. Их воображение было занято тремя вытянувшимися на юго-восток пальцами-полуостровами Халкидики — Касандрой, Ситоньей, Агион-Оросом с горою Афон. Берега этих трех огромных массивов суши, выступающих наподобие трезубца Нептуна между Салоникским заливом и Дарданеллами, славились частыми бурями. Гора Афон привлекала туристов со всего мира своими древними монастырями. Сохранившиеся на протяжении тысячи лет неизменными обряды и богослужения, акулы, которые встречались в тех водах, связанные с этим приключения — все это служило постоянной приманкой для юной команды «Леонардии».

«Леонардия» — большая и стройная парусная лодка, на которой ребята, сперва под наблюдением старого рыбака Бугаса, а позднее самостоятельно путешествовали по морю. Юный мореплаватель навещал поочередно отдельные места, лежащие на берегу залива. На полуостровах он сиживал с моряками в тавернах или осматривал археологические раскопки деревень, стоявших здесь 4000 лет тому назад; в Пирей он отправлялся поваляться на пляже: в деревне Миханиона он покупал у местных рыбаков рыбу, но больше всего его манило устье одной местной речонки, кишмя кишащее дикими утками, гусями, черными аистами и другими птицами.

Афон, или иначе Святая гора, особенно интриговал наших друзей. Известно было, что еще с IX века здесь «дикарями» жили отшельники, а уже в следующем столетии в этих местах выросли каменные стены первого монастыря, который успешно отразил натиск сарацинов. Еще сто лет спустя монах из Трапезунда Святой Анастасий создал монастырский устав, и монастыри стали расти как грибы, образовав нечто вроде монашеской республики, то подвергавшейся нападениям, то, наоборот, поддерживаемой различными завоевателями. Считалось, что тот, кому удавалось проплыть вдоль берегов пользующегося недоброй славой мыса Агиос-Георгиос с горой Афон, получал право именоваться настоящим моряком… Слава, слава! Магически звучит это слово для таких юношей, как Ирек. Сколько же трудов и подвигов можно совершить во имя ее!

— Просто какое-то божье наказание с этой лодкой, — нередко сетовала пани Леонардия. И дело было не только в опасностях, связанных с мальчишескими играми в капризных и бурных водах залива. Дело в том, что экспедиции ребят обычно завершались каким-либо непоправимым ущербом для дома. Исчезали забираемые на лодку чашки, ложки и ножи, причем брали их не просто так, а, как назло, из парадных, «гостевых» сервизов. Шпаклевка лодки почему-то производилась ножом для хлеба, а для окраски мелких царапин Лялек умудрился воспользоваться бритвенной кисточкой главы семьи — вещи дорогой и занимавшей почетное место на его туалетном столике. К тому же маникюрные щипчики пани Леонардии были использованы в качестве кусачек… для резки проволоки!

Пани Леонардия ворчала, пан Ян объяснял все молодостью, которая должна «перебеситься», но иногда и их терпению приходил конец. В таких случаях притихшим путешественникам приходилось сносить домашние громы с молниями. Гроза проносилась над ними без особых результатов, и они только поглядывали на пана Яна — не возьмет ли тот цепь с замком и не посадит ли он лодку на эту цепь. Но иногда, когда престижу кого-либо из них грозила опасность, забывались все провинности, даже такие, как поломка мебели или вырезанный в кухонном полу линолеум…

Потом наступил период горячего увлечения охотой. На покупку ружья Ирек получил пару золотых монет из личной сокровищницы пани Леонардии, находившейся в небольшом глиняном горшке на кухне. С этим ружьем каждый раз нужно было отправляться в самую глубину залива, к устью реки Галикос. Ирек располагался в болотистой дельте, строил себе шалаш из камыша и, притаившись в зарослях, поджидал с двустволкой в руках пролета диких уток. Птицы не обращали внимания на маленькую лодчонку и беспечно подлетали на выстрел. Труднее было подбирать добычу в камышах, нелегок был также и обратный путь Если ветер слабел или совершенно стихал, не оставалось ничего другого, как пересекать залив на веслах. Лодка была тяжелой, весила не менее 350 килограммов, и юный охотник возвращался домой измученный до предела. А тут иногда случалось и так, что в соседнем спортивном клубе «Нафтикос» или несколько более удаленном «Ираклисе» был вечер — и тогда, не в состоянии устоять перед новым искушением, Ирек, превозмогая усталость, танцевал до полуночи.

Когда Ирек пристрастился в одиночку выходить на «Леонардии» в море, мать нередко проклинала тот день, когда она так неосмотрительно согласилась поселиться на берегу моря. А если неожиданно срывался шторм, она просила прощения у матери божьей за грехи свои и бродила по дому, подгоняемая грохотом разбивающихся о прибрежные скалы волн.

Глядя в такие дни в окно, пани Леонардия приходила в ужас при виде кипящего котла, в который обращались спокойные воды Салоникского залива. Куда ни глянь, не видно ни одной рыбацкой лодки — все они нашли спасение на берегу, и даже солидные шхуны, стоявшие до того спокойно на рейде, спешили укрыться за молом от волн. По опустевшему заливу мчались только покрытые белой пеной валы… И очень часто случалось так, что именно в такие дни Ирек отсутствовал.