— Я сказала: никакого Барло не помню, а на фестивале все друг друга фотографировали!

— Скажи, Элеонора, по совести, — прищурившись, спросил Бубасов, — ты на это московское скопище сумасшедших и психопатов поехала ради того, чтобы увидеть кого-нибудь из наших?

— Разумеется. Но там были не только сумасшедшие, я полагаю…

— Безусловно! — поспешил Бубасов. — Такие, как Барло, как ты, ну и некоторые другие, не принадлежат к числу психопатов. Ты слушай! Ничего не зная об успехах Барло, я здесь напал на твой след. Получилось очень просто! Как-то обратил внимание на список врачей, висевший в приемной поликлиники. Среди прочих фамилий: Жаворонкова А. Г. Дальше — больше, и ниточка подвела меня в этот дом, к Касимовой… Безусловно, эту черновую работу я делал не сам. Затем меня на несколько дней отвлекли другие заботы. Когда, наконец, я пошел к тебе в поликлинику, то тебя уже не было. Полагая, что ты уехала в тот же санаторий, где отдыхала Касимова, я поехал гуда. Но напрасно. Тогда я решил поговорить с Касимовой. У меня не было иного выхода, чтобы узнать твой адрес.

— Что ты ей сказал?

— О, не беспокойся! — усмехнулся Бубасов. — Многострадальное сердце не выдержало сурового разговора, и Касимова в моем присутствии перекочевала в лучший мир!

— Ты убил ее! — забыв о всякой осторожности, воскликнула Жаворонкова.

Бубасов удивленно поднял брови:

— Сожалеешь?

Жаворонкова выдержала его пристальный взгляд и гневно сказала:

— Не то! Ты мог провалить меня! Так рисковать — безумство! А еще называешь себя профессором!..

— Не волнуйся, — торопливо возразил он. — Она обязана была умереть немедленно после встречи со мной! Мертвый не шевелит языком…

— Но она могла и не умереть!

— Я бы ей помог. Это ясно, — усмехнулся Бубасов.

— Какая необходимость была разговаривать с ней?

— Кто же лучше ее мог проинформировать меня о тебе, дорогая Элеонора, — продолжал Бубасов насмешливым тоном. — Я пытался обойтись без этой работяги-старухи. Осмотрел в палате ее вещи, надеясь узнать, куда ты уехала. Но нашел только фотокарточку. Потом я встретил старуху, заговорил с ней. Эта кремнистая представительница советских женщин, признаюсь, была не очень словоохотлива. Очевидно, ей не понравилась моя физиономия. Старуха ощетинилась. Тогда я вскипел и выместил на ней свою ненависть. Ведь это она нам испортила все, подцепив тебя в Глушахиной Слободе. Я открыл ей правду… Ты не представляешь, что с ней было! Она стала задыхаться, цепляясь за воздух руками. Когда она переселилась к предкам, я удалился…

Жаворонкова бледная, вся дрожа смотрела на Бубасова. Голова ее кружилась, перед глазами плыли звездные круги. Сжимая пальцами виски, она полушепотом сказала:

— Так ты виновник ее смерти?

— Да, — просто ответил Бубасов. — Что же в этом особенного? Она была коммунисткой, и, следовательно, одним фанатиком стало меньше. Прекрасно! Но что с тобой, Элеонора? Ты на себя не похожа!

Чтобы не вызвать подозрений, она едко сказала:

— Ты только что хвастался, называл себя профессором… Грош стоит твоя опытность, если ты напролом идешь к той, которая явно не пощадила бы ни тебя, ни меня! После всего этого я еще подумаю, стоит ли мне иметь дело с тобой. Мне дорога моя жизнь и дорого дело, которому посвятил меня отец!

Тон, которым были произнесены эти слова, испугал Бубасова. Он вскочил с кресла и, подойдя к Жаворонковой, склонился над ней. Глаза его смотрели виновато.

— Дорогая Элеонора! Если бы ты поработала столько, сколько я, мягче бы относилась к промахам. Промахов не должно быть в нашей работе, но они вызваны исключительно желанием скорей пожать твою мужественную руку. Я глубоко счастлив, что ты так строго и принципиально относишься к делу. Только так и должно быть! Я преклоняюсь перед тобой, дорогая Элеонора!

— Не дыши в лицо! Садись на место, — строго сказала Жаворонкова. — От тебя, как от шофера-неряхи, все еще пахнет бензином!

Бубасов опустился в кресло. Словно школьник, выслушивающий строгую нотацию сердитой учительницы, он смотрел на Жаворонкову.

— Разве так безрассудно действуют! — продолжала она.

— Ну, хватит, Элеонора, хватит, — миролюбиво попросил Бубасов. — Все кончилось благополучно.

Она молчала, глядя в сторону.

— Ты даже не представляешь, что значит твое появление в одном ряду с нами. Мы очень довольны, что все это случилось в столь ответственный период борьбы с коммунизмом!.. Когда я вернулся из санатория сюда, поступили указания от отца, как быть с тобой!..

— А Барло здесь? — спросила Жаворонкова.

— Он в Мюнхене, — насупившись, ответил Бубасов. — Занят изобретением хитроумного оружия для наших людей. Кроме того, он работает на радиоштаб, фантазирует на темы, что видел и не видел в Советском Союзе. Платят ему и за подстрекательство к восстаниям населения стран советского блока очень хорошо!

— Мне кажется, ты его осуждаешь?

— Боже избави! Он просто страшно везучий. Причем особенно не рискует.

— Завидуешь ему?

— Не в том дело, Элеонора.

— Он ученый?

— Нет, но умеет владеть умами ученых идиотов!

— Как врач, скажу тебе: у тебя нервы не совсем в порядке.

— Что же в этом странного?

— Как Барло удалось попасть на фестиваль?

— Не будь наивной, Элеонора, — фыркнул Бубасов. — Разве мало было путей для этого. Непростительное ротозейство не воспользоваться ротозейством!

— А какой у тебя интерес в этом городе? — спросила Жаворонкова. — Это не любопытство! Мы теперь должны работать рука об руку… Я застоялась без дела.