Найдя знакомый павильончик, Алик для разнообразия заказал кофе и уже привычно не протянул денег: за такие ничтожные покупки продавцы с охранников платы не брали. Сделав глоток, он понял, что фальшивый "Липтон" все-таки лучше предложенного ему даже не суррогата, а эрзаца суррогата. Да им нужно еще и приплачивать тем, кто это пойло берет, подумал он.

В 16-10 Алик почувствовал, как его тронули за локоть. Повернув голову. Он увидел все ту же цыганку.

– Пришел, серебряный мой? Вот и молодец! Подожди еще минутку...

С этими словами красотка скрылась в толпе. "Показывала меня кому-то", - понял Базарджян. Почему-то вспомнилось библейское выражение "поцелуй Иуды". Действительно, не прошло и минуты, как перед ним со стаканом чая в руке возник солидных габаритов мужчина, обладавший воловьей шее и очень широкими кистями рук.

– Не возражашь, если я примощусь напротив?

– Да стой где хочешь, только порядок не нарушай!

– Это я тебя сюда пригласил.

– Этот я уже понял.

– И ты даже не спрашиваешь, зачем?

– А чего спрашивать? Скажешь, наверно, раз звал.

– Спокоен и не любопытен... Ну-ну!

Вот в этом незнакомец сильно ошибался! Сердце у Базарджяна стучало гораздо сильнее, чем требовалось, а горло пересохло так, что даже отвратительный кофе, который он отхлебнул, показался ему нектаром.

– Мне сказали, что на рынке ты новичок? Еще не оброс знакомствами, связями?

– Новичок. Да и в агентстве без году неделя.

– Это хорошо. Скажи, лишние пятьсот долларов в месяц тебе не помешают?

– А кому они помешают? Я таких не знаю!

Тут Алик сообразил, что подобная неразговорчивость должна показаться подозрительной: получалось, он притащился на встречу, а говорить не хочет. А ведь не хотел бы, - не пришел. Поэтому он решил проявить интерес:

– Что же я должен делать за эти деньги? Эксклюзивно присматривать за твоим павильоном? У тебя там золотые котлы?

– Забавный ты парень! То молчишь, то вопросами сыпешь... А делать ты будешь должен то, что тебе прикажу я. Можешь не волноваться, помирать мне, как поется в одной песне, рановато, поэтому приказы самоубийственными не будут. Годится?

– Нет, братец, не годится! Или рассказывай, кто ты и чего хочешь, или разойдемся, и разговора не было.

– Вот ведь какой любопытный! Но ты должен понимать, что за красивые глаза такие деньги не предлагают! И если я тебе хоть что-нибудь расскажу, ты уже станешь моим соучастником. Может, слышал поговорочку, что в воровской "закон" вход - полушка, а выход - пятак? Кстати, ты меня уже знаешь в лицо... Это, между прочим, может быть для меня опасно, а значит опасно и для твоего здоровья!

– Ты, братец, зря меня пугаешь! Я может и молодой, да не дурак. Короче: чего ты от меня хочешь? Ты ведь мне так и не ответил! Будешь опять крутить, уйду.

– А ты не дурак, - одобрительно сказал обладатель бычьей шеи, - я рассчитывал, не заметишь, что вопросы твои без ответа остались. Ладно, слушай. Звать меня будешь Большим. О задаче моей тебе знать не обязательно, но я тебе намекну, а ты - поймешь: когда я ее решу с твоей и других людишек помощью - не бесплатной, заметь!
– я смогу хорошо устроить тебя на этом рынке. Хочешь, главным сборщиком "черного налика"?

Базарджян понимал, что он, а вернее, "новичок охранник", попал в скверный переплет: или соглашайся, или до утра не доживешь, Большой слишком много ему рассказал. И поэтому он решил ослушаться приказа Козлова и начал торговлю.

– Тысяча.

– Что, тысяча?
– не понял Большой.

– Говорю, тысяча долларов в месяц. Всесвятский рынок стоит того, чтобы платить мне тысячу!

– А очко не треснет?

– Тысяча, пока не запросил полторы. Плата за риск, понял? Знаю я, чем ваши игры заканчиваются! А ты от кого?

– Что-то, парень, утомили меня твои вопросы! Ладно, кусок, так кусок. По рукам?

– По рукам, шеф!

– Вот так-то лучше! А теперь доставай бумагу и карандаш. Адресок мне свой запишешь, ФИО, год и место рождения - для начала.

– Писать нечем, - старлей показал забинтованную руку, - давай, я тебе продиктую.

– А мне - не на чем, - осклабился Большой.

– А ты возьми мой блокнот, - показал Базарджян на торчавшие у него из заднего кармана штанов по обычаю всех постовых ментов записную книжку и карандаш. (В былые годы, во времена фраков и смокингов, этот карман назывался "револьверным").