Через десять минут такси остановилось у похоронного бюро на одной из улочек в Южном районе Филадельфии, где, судя по каменным львам и многочисленным скульптурам Девы Марии, жили рабочие-итальянцы. Стараясь удержать в желудке ужин, который после тряски в машине так и рвался наружу, я тащился позади остальных. Флинн уверенно подвел нас к дверям похоронной конторы и позвонил в дверь; мы притоптывали, чтобы согреться.

Через минуту дверь открыл смазливый верзила в костюме, который был мал ему на пару размеров. Из глубины дома донеслись звуки органа.

— Чего надо?

— Мы пришли выразить наше соболезнование, — заявил Флинн.

Привратник оглядел улицу за нашими спинами.

— Вы что, родственники покойного?

— По материнской линии.

Это, как мы впоследствии узнали, был пароль, который Флинн вызнал накануне утром за мзду в два доллара у посыльного «Вестерн Юнион». Услышав надлежащий ответ, слуга хмыкнул и пропустил нас в дом.

Оказавшись внутри этой фальшивой похоронной конторы — «слепой свиньи», как называли подобные заведения во времена сухого закона, — мы двинулись на звук органа по темному коридору, где пахло мебельным лаком и увядшими гардениями. Мы прошли мимо молодого человека, преспокойно храпевшего в открытом гробу, и, раздвинув тяжелые бархатные гардины, оказались участниками самой хриплой похоронной службы из тех, что когда-либо видел и слышал. Электрическая пианола наигрывала мелодию, под которую среди столиков танцевала дюжина пар, в то время как бармены обносили посетителей джином и виски по пятьдесят центов за стакан.

— Ну и ну, скажу я тебе, старик, — пробормотал Ричардсон, хлопая Флинна по плечу, — семья твоей матери и впрямь знает толк в похоронах!

И они с Фоксом пошли добывать столик, а мы с Флинном направились к стойке бара.

Бармен подозрительно покосился на меня.

— А не молод ты для таких мест?

— Да вы что? — возразил я возмущенно. — Мне уже двадцать четыре.

Бармен повернулся к Флинну.

— А он не врет?

— Трудно сказать, — отвечал тот. — Может, и стоило бы распилить его пополам да подсчитать кольца.

— Флинн!

— Ладно, пусть на этот раз будет по-вашему, — проворчал бармен. — Чего желаете, парни?

— Бутылку лучшего кофейного зелья.

— Сколько стаканов?

Флинн поднял четыре пальца. И бармен удалился.

Рядом со мной какая-то девица беседовала с оливками в своем бокале.

— Скотство разговаривать так с девушкой, которую притворяешься, что любишь, верно?

Я почувствовал, как ее ладонь коснулась моего локтя, и обернулся. Девушка показалась мне миленькой, только выглядела как на смазанном снимке: тушь растеклась — видно, она уже всплакнула. Девица прищурилась, не столько из желания пофлиртовать со мной, сколько просто затем, чтобы лучше меня разглядеть.

— Что скажешь, мистер?

— О чем?

— Что дерьмово… ах, прости мне мой французский… просто ужасно обращаться так со своей девушкой. Обзывать ее фальшивкой и обманщицей… — Девушка вцепилась в мой рукав, на ее накладных ресницах повисли слезы. — Взаправду, мистер, разве не скотство так обращаться с девушкой, которая всегда тебя любила?

— Вы обратились не по адресу, — пробормотал я, схватил свой стакан со стойки и поспешил за Флинном.

Когда мы расселись за столом, Ричардсон поставил четыре стакана и налил каждому порцию некоей жидкости из бутылки, этикетка на которой уверяла, что там было виски «Джонни Уолкер». Хотя цвет был странный и пахло это зелье как чистый спирт, бармен уверял, что напиток доставлен прямиком с частных складов мистера Хоффа, подразумевая Макса «Бу-Бу» Хоффа, знаменитого филадельфийского бутлегера.

— Друзья, я хочу сказать, что рад нашему знакомству, — сказал Флинн, поднимая бокал. — Последние дни были чертовски трудными, не каждая шея такое выдержит, можете мне поверить! — И он ткнул пальцем в пластырь на своей шее, который скрывал укус Уолтера.

Я вдруг понял, что эта троица и не собирается сегодня обсуждать будущий сеанс. Они просто радовались возможности повеселиться и списать расходы на счет «Сайентифик американ».

— За шею Флинна! — провозгласил Ричардсон, поднимая свой стакан.

— Обождите, — перебил его Фокс, — давайте произнесем настоящий тост.

— А зачем? Виски-то ненастоящий, — возразил Флинн.

— За наших потомков! — сказал Фокс. — Как-никак это все же историческое событие.

— Верно, — согласился Ричардсон, снизив голос до еле слышного шепота, — как бы не подслушали нас здесь биографы!

— Уж не та ли цыпочка за пианино? — подхватил Флинн.

— По мне она больше похожа на лингвистку.

— Вот как? — Флинн обернулся, чтобы лучше рассмотреть ту, о ком шла речь. — Интересно, сколько она запросит, чтобы поучить меня?

— Да я серьезно! — сказал Фокс.

— Ладно, — кивнул Флинн. — Так за что мы выпьем? Но предупреждаю, Фокс, если вы предложите за «Сайентифик американ», я двину вам в зубы.

Фокс нахмурился, тщетно пытаясь придумать подходящий тост. И тут его осенило, по лицу его, словно разбитый желток, расплылась улыбка. Он поднял стакан и провозгласил:

— За миссис Кроули!

Остальные одобрительно зашумели, поддерживая тост. Все подняли стаканы и чокнулись с Фоксом.

— За обольстительную Мину.