– Он больше никогда не сможет так с тобой поступить, никогда!

Когда к Эду-Кастету приблизилась долговязая фигура коммандера Джонни Ингрэма, Алона Касалес поняла, что проблемы у них действительно серьезные. Уже по его неуверенным телодвижениям было видно, что он пришел с плохими новостями, хотя обычно его мало что трогало.

Джонни часто вонзал людям нож в спину со злорадным видом. Но с Эдом дело обстояло иначе. Его боялись даже высокие начальники. Если кто-нибудь пытался начинать с ним разборки, Эд устраивал дикий скандал, а Ингрэм сцен не любил и еще больше не любил иметь жалкий вид. Но если он собрался ссориться с Эдом, то именно это его и ожидало.

Ему предстояло выглядеть так, будто из него выпустили воздух. Если Эд был тучным и взрывным, то Джонни Ингрэм – изящным мальчиком из высшего света, с тонкими ногами и некоторой наигранностью в жестах. Он обладал большой властью и не испытывал недостатка влияния в каком-либо из важных кругов, будь то Вашингтон или экономические небеса. В руководстве он занимал следующую позицию после шефа АНБ Чарльза О’Коннора, и хотя часто улыбался и ловко раздавал комплименты, его улыбка никогда не достигала глаз. Его боялись, как мало кого.

Он держал людей на крючке и отвечал, в частности, за «надзор за стратегическими технологиями», или, выражаясь более цинично, за промышленный шпионаж – ту часть АНБ, которая в ситуации глобальной конкуренции помогает американской промышленности в области ультрасовременных технологий.

Но сейчас он стоял перед Эдом в своем шикарном костюме; все его тело, казалось, обвисло, и хотя Алона сидела метрах в тридцати оттуда, она точно знала, что произойдет: Эд взорвется. Его бледное, осунувшееся от работы лицо приобрело красноватый оттенок. Внезапно встав, с перекошенной спиной и большим животом, он громко завопил яростным голосом:

– Чертов слизняк!

Никто, кроме Эда, не назвал бы Джонни Ингрэма «чертовым слизняком», и Алона почувствовала, что любит его за это.

Август начал новый рисунок.

Он провел по бумаге несколько быстрых черточек. Провел с такой силой, что черный мелок раскрошился. В точности как в первый раз, рисовал он быстро – одну деталь здесь, другую там, разрозненные кусочки, которые приближались друг к другу и образовывали целое. На листе опять возникла та же комната. Но пазл на полу был теперь другой, легче различимый. Он представлял собой мчащуюся вперед красную спортивную машину и кричащую толпу зрителей на трибуне; и над ним стоял не один мужчина, а два. Одним опять был Лассе Вестман, одетый в футболку и шорты, с налитыми кровью, чуть косящими глазами. Он казался нетвердо стоящим на ногах и пьяным, но от этого не менее разъяренным. Изо рта у него текли слюни. Тем не менее он был не самым страшным персонажем на рисунке. Самым страшным выглядел второй мужчина. Его воспаленные глаза излучали откровенный садизм. Небритый и тоже пьяный, с тонкими, едва различимыми губами, он, похоже, пинал Августа, хотя мальчика, как и в первый раз, на рисунке видно не было, но его присутствие остро ощущалось именно благодаря отсутствию.

– А кто второй? – спросила Лисбет.

Август не ответил. Но его плечи затряслись, а ноги переплелись под столом узлом.

– Кто второй? – повторила она немного строже, и тогда Август написал прямо на рисунке детским, чуть неровным почерком:

Рогер – это ничего не сказало Лисбет.

В Форт-Миде, несколькими часами позже, когда его парни-хакеры, убрав за собой, расползлись по домам, Эд подошел к Алоне. Но странное дело: он больше вовсе не выглядел злым или оскорбленным. Скорее, чуть самодовольно сиял, и, казалось, даже спина его не особенно мучила. В руке Эд держал блокнот. Одна лямка его подтяжек свисала с плеча.

– Старик, – сказала Алона, – мне очень любопытно. Что произошло?

– Мне дали отпуск, – ответил он. – Уезжаю в Стокгольм.

– Тоже мне, выбрал… Там разве не холодно в такое время года?

– Похоже, холоднее, чем обычно.

– Но на самом деле ты едешь туда не в отпуск?

– Между нами говоря, нет.

– Теперь мне еще более любопытно.

– Джонни Ингрэм приказал нам свернуть расследование. Хакера надо оставить гулять на свободе, а нам следует удовольствоваться тем, что мы заткнем несколько дыр в системе безопасности. И на сем велено забыть об этой истории.

– Как Ингрэм, черт побери, может такое приказывать?

– Как он выразился, чтобы не будить спящего зверя и не рисковать тем, что сведения об атаке просочатся наружу. Если станет известно, что нас хакнули, это будет сокрушительный удар, не говоря уже о злорадстве, которое это вызовет, и обо всех людях – со мною в первых рядах, – которых руководству придется выставить, чтобы сохранить лицо.

– Значит, он тебе еще и угрожал?

– Угрожал до хрена и даже больше. Говорил о том, как меня будут публично унижать, гонять по судам и топить.

– Но ты, похоже, не слишком испугался.

– Я собираюсь его свалить.

– Каким же образом? У этого сноба повсюду мощные связи.

– Я тоже кое-кого знаю. Кроме того, не только Ингрэм держит людей на крючке. Этот проклятый хакер ведь был настолько любезен, что соединил наши регистры и продемонстрировал нам кое-что из нашего собственного грязного белья.

– В этом есть доля иронии, согласен?

– Еще бы; чтобы разоблачить одного мерзавца, требуется другой. Впрочем, поначалу это даже не казалось таким уж примечательным по сравнению со всем тем, чем мы тут занимаемся. Но потом, когда мы начали изучать ситуацию подробнее…