– У вас всё хорошо, судя по всему.

Я кивнула.

– Скорее всего, я останусь у него на ночь, – сказала я, внимательно наблюдая за его реакцией.

– Напиши мне, если решишь остаться, – попросил он, и глазом не моргнув.

– А чем вы питались в Афганистане? – полюбопытствовала я, наслаждаясь ризотто с лесными грибами. Мы сидели на небольшой кухне, стены которой были выкрашены в краску приятного фисташкового оттенка.

– Сухим пайком, – ответил Эдвард. – Кашами, которые надо было варить в пакетах. В Афганистане я похудел на двенадцать килограммов. Выглядел ужасно, как, впрочем, все наши ребята. Желудки у нас совсем усохли. На Рождество нам привезли шеф-повара, и он приготовил потрясающий рождественский обед, но мы почти ничего не съели. Осилили только по куску мяса, да выпили по банке пива. Кас, это было самое вкусное пиво, которое мне когда-либо доводилось пить. Амелия тоже присылала разные посылки с едой, – продолжал он. – Кофе, шоколад, холодные шкварки.

Эдвард улыбался, словно вспоминая эту Амелию.

– А кто это, Амелия? – не удержалась я.

– Моя бывшая подружка, – ответил он, и по его тону я поняла, что он не хочет о ней говорить.

– Расскажи ещё что-нибудь про Афганистан.

– Это был худший и одновременно с этим лучший период в моей жизни, если ты понимаешь, о чём я.

Я попросила его описать, каково ему там приходилось. Мне хотелось представить его прежнюю жизнь.

– Ох, Кас, это будет непросто. Здесь в новостях мы видим кадры с детьми без рук и ног, пыльные дороги, слышим истории о минах и людях, пострадавших от них. – Он глубоко вздохнул. – А когда я был там, это было моей реальной жизнью, это пугало и выматывало. Но в то же время я никогда не чувствовал себя лучше, чем там. Если я угрожал врагу оружием, то только для того, чтобы защитить свой отряд и себя. Так что представь такую жизнь, а потом возвращение к мирному существованию в городе. Мне было очень непросто. Сначала я держался на адреналине – я так хотел восстановиться физически после травмы, что не замечал вокруг себя ничего. А потом я вернулся домой, тут-то меня и накрыло. – Он замолчал. – Тебе правда хочется всё это выслушивать?

Я кивнула:

– Тебе полезно поговорить об этом.

– Я ходил на терапию, где мне сказали, что мне надо собраться в кучку.

– Собраться в кучку?

– Извини. – Едва заметная улыбка коснулась его губ. – Это значит, что мне надо было взять себя в руки, наладить свою жизнь. Многие солдаты, вернувшись из Афганистана, совершают разные безумные вещи.

– Например?

Эдвард подлил вина в мой бокал. Я поняла, что уже не смогу сесть за руль и мне придётся вызывать такси, но мы с Эдвардом ни словом об этом не обмолвились.

– Носятся на большой скорости, разбиваются на мотоциклах, угоняют машины. Многие страдают от посттравматического стресса. Некоторые становятся жестокими и агрессивными. Я же не хотел причинять боль никому, кроме себя, – тихо произнёс он, проведя рукой по волосам. – Я шёл по улице и всё время ждал нападения. Любой резкий шум или грохот приводили меня в ужас. Маме приходилось будить меня очень осторожно, потому что при малейшем толчке я впадал в панику. Мне казалось, что я больше нигде и никогда не смогу чувствовать себя в безопасности. Я думал, что никогда не вернусь к самостоятельной жизни. В одном госпитале со мной были парни, которые лишились обеих ног, поэтому я говорил себе, что мне повезло, что я легко отделался. «Повезло» – не самое уместное слово в такой ситуации, но ты меня поняла.

Я в свою очередь рассказала ему, как Джорджина всего через несколько дней после аварии сказала, что мне «повезло», потому что у меня травма нижних позвонков.

– Сейчас я понимаю, что она имела в виду, но тогда эти слова казались мне безумными. А кому пришла идея завести собаку?

– Маме. Как это не смешно, я никогда не испытывал особо тёплых чувств к животным. В детстве меня покусала противная такса по кличке Спайк.

Эдвард поинтересовался, как я узнала о программе «Друг человека», и я поведала ему о пятничных поездках с мамой.

– С этим нам не повезло, – сказал он, указывая на инвалидное кресло. – Но мы счастливчики, потому что нас поддерживают родные. А ведь среди наших ребят, много сирот и детей из неблагополучных семей. Армия – всё, что у них есть, а потом из-за взрыва самодельной бомбы они и это теряют. И дома их никто не ждёт. Им некому помочь.

– А что случилось с тобой… там? – спросила я.

И он рассказал мне, что ехал на КМУВ – комплект для монтажа и установки вооружения, который по сути представляет собой остов «ленд ровера» с орудием тяжёлого калибра на крыше и автоматом для человека, сидящего на пассажирском сидении.

– Мы часто выезжали на них на линии столкновений с талибами. Это хорошая огневая поддержка для пехоты. Наша машина подорвалась на мине.

– Что было потом? Ты потерял сознание?

Он кивнул.

– Я почти ничего не помню. Ногу мне ампутировали в Кэмп Бастионе [23] , потом отправили домой. Единственное, что я помню, это то, как очнулся в госпитале, не понимая, где я, и что происходит. Это было ужасно.

– Когда я училась в колледже, я даже не думала о войне, – с сожалением произнесла я. – И о таких храбрых парнях, как ты.

– Мы не храбрецы, Кас. Мы просто делали свою работу.

После ужина Эдвард провёл меня по своей квартире.

– Смотреть особо не на что, – сказал он. Свою спальню он показал мне в последнюю очередь.

– Вот и моя комната, – пояснил Эдвард.

Тикет и Тинкербелл всюду следовали за нами попятам, и Эдвард приказал им сесть недалеко от входа в комнату. Передо мной стояла двуспальная кровать, а у окна был рабочий стол с компьютером, книгами и документами.

– А за что эти награды? – спросила я, указывая на миниатюрные медали на маленьком деревянном столике. Эдвард пояснил, что в 2002 году он служил в Южной Арме в Ирландии, а в 2003 году – в Ираке. Я взглянула на фотографии в рамках, на одной из которых была запечатлена женщина, чей снимок я видела в портмоне Эдварда.