— Понимаешь-ли-понял! — с порога закричал Шевроле. — Лодка его гниет, а он спит. Ты плыть будешь или нет?

Я стал одеваться, искоса поглядывая на Шевроле. С плаща его прямо текла вода. Значит, дождик все-таки был, просто ветер отжимал его от окна.

— Похмелиться нет? — застенчиво спросил Шевроле и отвернулся.

— Найдем.

— Маленько надо. В себя прийти. Вчера Кодю искал. Нашел, конешно, ну и…

Я достал пластмассовую фляжку со спиртом, колбасу. Шевроле налил спирт в пробку-стаканчик и, не разбавляя, выплеснул его в рот.

— В пластмассе спирт плохо держать, — сказал он. — Химией начинает пахнуть.

— Не нашел другой.

— Но ишо хуже, когда в резине. Например, в грелке, — утешил меня Шевроле.

— Сколько за лодку возьмете? — спросил я.

— Дак ведь как сколько? Што и как понимать сколько? Я ее вам дарю. Сейчас поедем к Реке. Потом вниз поплывем, искать, где Кодя ее оставил. Как найдем — так будет тебе подарок.

— Может быть, лучше деньги?

— Деньги, конешно, лучше, — со вздохом сказал Шевроле. — Но нет возможности их у тебя взять.

— Почему?

— Пожалуй, што я тебе останусь в долгах. Как ты смеялся вчера, когда я тебе про собак рассказывал. А здесь уж никто не смеется, когда я говорю. Думают, вру. А не поймут, что я вполовину. Я половину жизненно говорю. Не всякий это и знает. А половину присочиняю. Так ты и поступай как нужно: половину смейся, половину вникай. Де-е-ньги! Ты лучше ишо приезжай. Веришь ли, нет, я ночами не сплю иногда, рассказы наружу просются. Приезжай!

Неопытный человек никогда не увидит с берега величину здешних рек. Он может оценить их величие и мощь только с высоты, потому что на берегу в каждый данный момент он видит только одну протоку, малую часть Реки. Мерзлота, скальный грунт не дают рекам уходить вглубь, прорезать долины, и поэтому они расходятся вширь, образуют переплетение проток, островов, заводей, перекатов, и вся эта запутанная сеть меняется почти ежегодно, почти в каждый паводок. Я это знал, но здесь было иначе, чем на знакомых северных реках. Скрытая сила чувствовалась в протоке, которой мы плыли вниз по течению. Скрытая, как пружина. Течение было очень быстрый. Зеленые валы неслись вниз, скручивались в водовороты и плескали в заломы. Было холодно даже в полушубке, который взял для меня Шевроле.

Лодку мы нашли примерно через час. Она стояла в глухой протоке, затопленная почти доверху, так что торчали лишь обломанные края бортов.

Мы погрузили лодку на нос дюральки и помчались обратно в поселок. Мотор «Вихрь» хорошо тянул против течения.

Несколько дней после этого я сушил «ветку» на ветру, прежде чем заново проконопатить ее, сменить кое-где крепления бортов и залить гудроном. Такая работа, когда нет спешки, всегда очень приятна.

Дерево лодки за долгое время разбухло и не желало отдавать воду. Я содрал посильно старую осмолку и увидел внутри посиневшие от дряхлости доски. Гудрон к мокрому дереву не пристанет — закон физики.

Шли дни. Лодка стояла около дома Шевроле. Он предоставил мне инструмент и изредка сам приходил. Закуривал и говорил:

— Значит, не берешь собаку? А зря! Вот у меня, к примеру, была такая собака. Уйдем на охоту. Походишь, сядешь на лежащее дерево покурить. А портсигара нету. «Найда, — говорю, — сигареты-то мы дома забыли». Найда разворачивается и чешет в поселок. Вбегает в избу, портсигар в точности лежит на столе. Она без разговоров хватает в зубы, бегеть ко мне. Прибегает. Я хвать-похвать. «А спички?» Собака разворачивается…

— А эта собака, что сейчас у вас?

— Эта собака хорошая. Но… в лесу работает только до трех часов дня. Потом начинает зайцев гонять, кусты нюхать. Одним словом, культурный отдых. Видно, узнала про укороченный рабочий день…

В темноте прошли двое. Один был маленький в телогрейке, второй — в свитере с выпирающей из-под него пугающей мускулатурой. Маленький что-то пропел, замолк и сказал:

— Эта песня полноценна под гитару.

Большой повернулся ко мне, и я узнал его в огоньке папиросы. Это один из тех, у кого есть забытая комната в Москве, нет родственников и еще есть неумение жить по регламенту.

— Что ты смотришь на лодку утраченными глазами, — сказал он. — Стукни по ней топором, купи дюральку, «Вихрь» и дуй с ветром, чтоб деревья качались и падали. На скорости надо жить, кореш!

— Сейчас скорости нет, — сказал из-за забора Шевроле. — У меня в Индигирке была лодка. Та скорость давала. Баба у меня, сам знаешь, комплектная, а я легковес. Так я, когда скорость давал, к бабе привязывался, чтоб ветром не выдуло…

…В ночной темноте я, как тать, прокрался к недостроенному двухэтажному дому. Там была бочка с гудроном. И рядом лежал ломик. Кое-как я наколотил килограммов пять гудрона, сходил к магазину, нашел там выброшенную жестяную банку из-под галет «Арктика», сложил в нее гудрон и оттащил к лодке. Если с утра будет солнце, то к полудню буду шпаклевать лодку и заливать гудроном пазы и днище.

Со времен Даниеля Дефо принято перечислять запасы, которые берет с собой путешественник. Итак, у меня было:

1. Ружье «браунинг» и пятьдесят патронов к нему.

2. Спиннинг с безынерционной катушкой. Набор блесен.

3. Кухлянка и безрукавка из оленьего меха. Пожертвовано учителем.

4. Лодка с двухлопастным веслом от лодки «Прогресс». Весло мне также дал Шевроле. Скобу мы сняли, а вторую лопасть вытесали из лиственничной доски.

5 Топор.

6. Охотничий нож. Подарен семь лет назад одним якутом-охотником.