— Когда уедем?

— Придет время — уедем.

Жена вымещала зло на редиске и луке, рвала его с грядок с накопительским остервенением. Калиткин провожал ее на рынок презрительным взглядом, но торговлю не запрещал — совсем баба взбесится.

Раздражение Калиткина находило выход в фантастической мелочности. Если вечером он курил на веранде и клал коробок спичек на край стола — утром он должен был находиться именно на этом месте. Окурок в пепельнице доводил до бешенства. Раздражало пятно на стекле и общий разброд вещей. Но ведь внутри-то был прежний Калиткин, с сознанием непростой роли в мире. И потому он все надменнее вздергивал голову на сухой шее.

Однажды утром жена грохнула на пол стопку японских тарелок:

— Идол ты дефективный! Или уезжаем, или еду одна!

Меж тем Сякин Иван Григорьевич пошел на повышение. Узнав об этом, Калиткин одобрил решение высокого командования, погордился за любимого командира и пошел в отряд, чтобы пригласить Ивана Григорьевича на прощальный ужин. Он рассудил: если бы не подвиг Калиткина, то и не было бы повышения подполковника Ивана Григорьевича. Столица не одобряет безнаказанных переходов границы.

Но от приглашения подполковник Сякин уклонился. Вместо этого позвал Калиткина снова к себе, и снова они выпили по рюмке барбарисовой настойки, полезной для мужского здоровья. Закусывая салатом, Калиткин поперхнулся, ощутив страшное подозрение. Украинского сладкого лука в староверском поселке ни у кого не было, это он знал. Под предлогом выпить воды он вышел на кухню, и его тренированный взгляд сразу обнаружил домашнюю знакомую корзинку и знакомую зелень. Чутье подсказало Калиткину, что ничего тут случайного нет: все эти годы жена не ходила на рынок, а продавала овощи товарищам офицерам, брала деньги с любимого командира.

— Ты, Калиткин, числи себя в рядах, — повторил по-доброму Иван Григорьевич. — Если что, звони прямо ко мне.

Подразумевалось, что Калиткин будет жить здесь, где дом, и всегда может прибегнуть к связи.

Дома Калиткин добил остатки японской посуды и вытоптал огород. Тогда же в огороде с ним случился первый припадок: автоматная очередь, взрыв бандитской гранаты, запрокинутый горизонт.

Жена уехала. Огород в считанные дни зарос, превратился в пыль и бурьян. Улица прилепила к нему слово «припадошный» и успокоилась. Место Калиткина в иерархии пыли, ставен и глиняных заборов было найдено.

Осенью на заставе сменился состав, а еще раньше товарищи офицеры сменили место службы, были направлены кто куда. Чужой стала застава.

Зимой Калиткин совсем одичал, шатаясь без цели из угла в угол. К нему как-то заглянула Тряпошная Нога — то ли староверка, то ли тунеядка, короче: частнопрактикующий знахарь. Она расправила шелковое полосатое платье, плотно заняла стул и неодобрительно оглядела жилье Калиткина. Видно, она не угадала строгой системы порядка, который теперь с точностью до миллиметра он установил для всех вещей.

— Живешь как дикая чукча, — сказала Тряпошная Нога. — Табаком скоро весь переулок задушишь.

— Тебе чего надо? — сурово спросил Калиткин. — Зачем пришла?

— Для помощи, — Тряпошная Нога махнула рукой и извлекла из воздуха поллитровку.

— В такую жару ее и верблюд пить не будет, — не к месту оскорбился Калиткин. На дворе стоял декабрь и холод.

— На что жалуешься? — Тряпошная Нога уставила на Калиткина тяжелый чугунный глаз, и, странное дело, Калиткин задумался: а на что он, в сущности, жалуется?

— У тебя от военного сотрясения в кровь вошли пузыри, — не дождавшись ответа, сказала Тряпошная Нога. Она опять махнула рукой и извлекла из пространства вторую бутылку с мутной, зеленого цвета жидкостью.

— На закате солнца пять капель в кружку холодной воды.

— Это что за яд? — полюбопытствовал Калиткин.

— Настой из змеи.

— Отравить хочешь? Зачем?

— Полностью растворенная змея со всеми солями и элементами жизни, — научно ответила Тряпошная Нога. — Для очистки крови от пузырей и комплектации жизненной силы.

Уходя, Тряпошная Нога оглянулась с порога, сменила чугунный взгляд на игривый бабий и произнесла:

— Баба твоя, видно, не скоро вернется. Прислать, что ли, девку стекла помыть?

— Я тебе пришлю! Обсудили уже за дувалами! — сердито отказался Калиткин.

Но странное дело: змеиная настойка и в самом деле ему помогла. Нога перестала подволакиваться, вещи в доме как-то само собой разместились, шум в голове утих, и сны обрели четкость. Калиткин к весне побелил дом — проклятую собственность, вскопал огород для личного потребления витаминов, стал покупать в киоске на станции журналы «Здоровье» и «Техника — молодежи». А также прислушиваться к разговорам о медицине.