Шрифт:
— Стыдно прибегать к такому способу, — сказал он несколько спокойнее.
— Мне все объяснила Алфея… Она всегда была твоей единственной, да?
Глаза Рой привыкли к темноте, и она увидела выражение муки на лице Джерри. Кивнув, он сказал:
— Пожалуй, это так.
Она почувствовала, как что-то кольнуло в груди.
— А как же я? Ты хоть что-то похожее ко мне испытывал? — Ее голос невольно предательски сорвался на визг.
Джерри снова взял себя в руки.
— Ты хотела этого, малышка. Вспомни, женитьба была твоей идеей.
— Джерри, неужели ты не понимаешь, что убиваешь меня? — Она разразилась рыданиями. Почему она всю жизнь должна охотиться за тем, что он (или кто-то другой) не способен ей дать? За любовью.
Лицо Джерри сохраняло каменное выражение.
— Вместо ответа — слезы.
— Я не могу ничего поделать, — сквозь плач проговорила она. — То, что я испытываю к тебе, хуже болезни Паркинсона или диабета… или какой-нибудь другой неизлечимой болезни.
Ее рыдания перекрывали приглушенный закрытыми ставнями гомон, доносящийся с площади Зокало.
— Что толку продолжать разговор? Ты постоянно выступаешь в роли голосящей, обманутой, святой жены, а я играю роль подонка. — Джерри шагнул в темную ванную комнату.
Рой услышала, как захлопнулась дверь и зашумел душ. Она села на диван, красная плюшевая обивка которого чуть попахивала перцем. Через минуту она справилась со слезами. Промокнув глаза салфеткой, она прошла в другую комнату, которая была гораздо меньше гостиной и в которой основное место занимала кровать с резным изголовьем.
Глядя на кровать, где ее муж занимался любовью с другой женщиной, Рой почувствовала, что ее мозг заработал с удивительной ясностью. Она слышала, что для мятущегося сердца может наступить момент, когда страх и желание бороться неожиданно отступают, и человек, отбросив эмоции, осознает истину. Сейчас такой момент переживала она.
Я потеряла его, подвела она итог с четкостью, которая казалась несовместимой с ее бесконечным горем. Я потеряла его…
Она долго стояла в дверях.
Душ перестал шуметь. Джерри вышел из ванной с обмотанным вокруг бедер полотенцем.
— Разве я недостаточно ясно выразился? — спросил он.
— Нам нужно поговорить.
— Поговорить? Это означает, что ты сперва все выведаешь у меня, затем станешь стенать и голосить.
— Джерри, я обещаю вести себя как следует.
Он осторожно взглянул на нее, затем прошлепал к шкафу, оставляя мокрые следы на полированном полу, и достал трусы. Отвернувшись от нее, он натянул их на себя.
— У тебя и Алфеи любовная связь. Видишь, я подхожу к этому весьма рационально.
Из большого гардероба Джерри достал чистую рубашку и джинсы.
Рой продолжала:
— Это не кратковременная интрижка, я это понимаю.
Джерри повернул голову в ее сторону.
— Ты в самом деле хочешь подойти к этому разумно? Хочешь найти выход?
— Нам необходимо это сделать.
Не глядя на нее, он застегнул пуговицы на рубашке.
— Истина в том, Рой, что мы никогда не подходили к делу разумно. Это моя вина. Я чувствовал, что оказался в западне, и устроил тебе невыносимую жизнь. Наилучшая вещь для нас — разойтись. Подать на развод.
Развод…
Слово, словно эхо, снова и снова повторялось в голове Рой, и ей показалось, что полумрак в комнате сменился темнотой. Развод… Боясь, что сейчас она может броситься на ковер к его ногам и заголосить, Рой ухватилась за дверной косяк.
Джерри смотрел на нее, на его лице застыло какое-то просительное выражение.
Внезапно Рой осознала, что если ее душа и тело были распяты на дыбе любви, то Джерри испытывал то же самое. В течение долгих лет он сходил с ума от любви к Алфее, подобно тому, как она, Рой, была безумно влюблена в него.
Чувство товарищества и сострадания к Джерри внезапно породило в ней целую гамму эмоций: безнадежность, мстительную ревность к своей сопернице и одновременно какое-то идиотское желание помочь Джерри, стать его союзницей. Ей захотелось, чтобы он одержал победу, несмотря на то, что она будет самым несчастным из противников.
— Развод, — слабым голосом повторила она. — Джерри, я еще не знаю… Я не знаю, как смогу все это вынести.
— Ты никогда не получишь радости от этого грязного брака, как и я.