Тихо. Я слышу, как работает мой мозг, прокручивая нескончаемые полные надежды мысли. И думаю, что слышу его мысли тоже, только теперь есть невидимое напряжение, и это невидимое напряжение между нами гораздо сильнее того, что происходило ранее. Его сердце бьется прямо под моим ухом, и незнакомый плен моей руки в его приносит комфорт, но я никогда не смогу уснуть, даже если тело истощено и в голове пустота.

Миллер вдруг шевелится, и я отодвигаюсь от его груди и ловко устраиваюсь с краю.

– Оставайся здесь, - шепчет он, целуя в лоб, после чего слезает с кровати и надевает шорты. Он выходит из комнаты, и я, облокотившись на локти, смотрю, как дверь за ним тихо закрывается. Сейчас, должно быть, раннее утро. Что он делает? Отсутствие неуютной тишины должно заставить меня почувствовать себя лучше. Но нет. Я голая, с ноющими мышцами внизу, заботливо уложена в чужую кровать, но ничего не могу поделать, кроме как лечь обратно и смотреть в потолок в компании непрошенных мыслей. Миллер заставляет меня чувствовать себя удивительной и живой, а в следующую секунду нелепой обузой.

Не уверена, как долго здесь лежу, но когда слышу несколько ударов и определенно мягкие ругательства, не могу больше оставаться. Я сползаю с кровати, прихватив с собой простынь, и прохожу по спальне, осторожно ступая в коридор и направляясь к источнику шума. Грохот и ругательства становятся все громче и громче, пока я не оказываюсь в дверях кухни и не вижу Миллера, вытирающего зеркальные дверцы холодильника.

Что действительно должно шокировать меня – это рука Миллера, лихорадочно оттирающая тряпкой поверхность холодильника, но у меня перехватывает дыхание от мышц его спины, невероятно сильных, моя рука цепляется о дверной косяк в попытке удержать равновесие. Он не может быть настоящим. Он галлюцинация, сон или мираж. Я бы была в этом уверена, если бы не была так… оттрахана.

– Гребаный бардак! – шипит он, опуская руку в ведро с мыльной водой и вытаскивая тряпку. – О чем я думал? Блин! – Он ударяет тряпкой о дверцу холодильника, продолжая ругаться и лихорадочно тереть.

– Все хорошо? – спрашиваю тихо, улыбаясь про себя, как сумасшедшая. Миллер любит все такое идеальное же, как он.

Он оборачивается, удивленный, но хмурый:

– Почему ты не в постели? – тряпка со злостью брошена в ведро. – Ты должна отдыхать.

Прижимаю к себе простынь плотнее, как будто использую ее в качестве защитной завесы. Он в ярости, но в ярости на меня или на измазанное зеркало холодильника? Я начинаю пятиться, немного испугавшись.

– Блин! – он на месте сгорает от стыда, качая головой и взъерошивая свои темные волосы раздраженным взмахом руки. – Прости меня. – Он поднимает глаза, в которых видно настоящее сожаление. – Я не должен был так с тобой говорить. Моя ошибка.

– Да, твоя, - соглашаюсь я. – Я здесь не для того, чтобы ты на меня срывался.

– Это просто… - он смотрит на холодильник и зажмуривает глаза, как будто ему больно при виде беспорядка. Потом вздыхает и идет ко мне, протягивая руки вперед, молчаливо прося разрешения до меня дотронуться. Глупо это или нет, я киваю, и он заметно расслабляется. Не теряя времени, хватает меня и тянет к себе, зарываясь носом в мои влажные волосы. Тот уют, что он мне дарит, нельзя не заметить. Когда он сказал, что не сможет уснуть, он действительно имел в виду это. Он не взглянул на бардак, когда я упомянула, но ясно, что это крутилось в его голове, изводило его.

– Прости, - повторяет он, целуя мои волосы.

– Тебе не нравится грязь, – я не спрашиваю, потому что это и так ясно. Не даю ему шанса обидеть меня своим обманом.

– Я домовитый, - признается он, разворачивая меня и подталкивая обратно к спальне.

Все вокруг напоминает мне о роскошной обстановке.

– У тебя нет уборщицы? – спрашиваю, полагая, что бизнесмен, живущий в подобном месте, одевающийся так, как Миллер, и водящий дорогой автомобиль, по крайней мере, должен иметь домработницу.

– Нет, - я разворачиваю простынь и забираюсь в постель, пока он говорит. – Мне нравится делать все самому.

– Тебе нравится убираться? – восклицаю в шоке. Он вообще реальный человек?

Уголки его губ приподнимаются в улыбке, заставляя меня чувствовать себя намного лучше после событий, слов и чувств, которые пришли после нашей близости.

– Я бы не сказал, что нравится, – он ложится рядом, притягивая меня к себе и переплетая наши ноги. – Думаю, ты могла бы звать меня богом домашнего порядка.

Теперь я тоже улыбаюсь, в то время, как моя рука имеет свободный доступ к его голому торсу.

– Никогда бы не подумала, - произношу мечтательно.

– Ты должна постараться перестать так много думать. Люди переоценивают вещи, придавая им значение большее, чем есть на самом деле, – он говорит мягко, почти безразлично, но, я знаю, в этих словах гораздо больше значения.

– Например, что?

– Ничего конкретного, – он целует меня в макушку. – Сказал в общем смысле.

Он говорил совсем не в общем, но я больше ничего не спрашиваю. Эти его новые мысли успокоили возникшее ранее беспокойство, так что я позволяю его рукам, обнимать меня. Спустя короткое время мои глаза закрываются, и последнее, что я слышу, голос Миллера, который шепчет мне что-то гипнотизирующее и ласковое.