Наконец Ральф кивнул сержанту Эзре.

— Ганданг и его импи Иньяти — численностью в тысячу двести человек, все опытные воины — по-прежнему в холмах Ками. Ниже Табас-Индунас стоит лагерем Бабиаан с шестьюстами амадода. Сюда он может добраться за час… — Эзра быстро перечислил расположение импи, имена вождей, настроение воинов.

— А где Базо с Кротами? — задал Ральф мучивший его вопрос.

Эзра пожал плечами:

— О них ничего не слышно. Я отправил на их поиски лучших ребят. Никто не знает, куда подевались Кроты.

— Где нанести следующий удар? — размышляя вслух, спросил Ральф. — По Бабиаану в Табас-Индунас или по Заме, который с тысячей воинов засел на дороге в Мангиве?

Исази кашлянул, выражая вежливое несогласие. Ральф поднял на него недоумевающий взгляд.

— Прошлой ночью я сидел у костра воинов Бабиаана, ел с ними и слушал их разговоры, — сказал Исази. — Они говорили о нашей атаке на отряд, охранявший лошадей: индуны предупредили амадода, чтобы в будущем они не доверяли незнакомцам, даже если те одеты в форму боевых отрядов матабеле. Второй раз такой трюк не сработает.

Ян Черут и Эзра одобрительно заворчали. Готтентот перевернул кружку вверх дном, показывая, что она опустела, и многозначительно глянул на стоявшую у ног Ральфа бутылку. Ральф плеснул всем еще виски. Сжав кружку в ладонях, он вдыхал резкий аромат алкоголя, вспоминая смеющихся детей и прелестную девушку, чьи волосы вспыхивали искорками на солнце.

— Женщины и дети матабеле, — хрипло сказал Ральф чужим голосом, — прячутся в пещерах и тайных долинах холмов Матопо. Найдите их!

На берегу ручья пятеро голых мальчуганов, по колено измазанных желтой глиной, со смехом и шутками ковыряли глину заостренными палками и складывали комки в грубо сплетенные корзины из тростника.

Тунгата Зебиве, Искатель того, что было украдено, первым выкарабкался из ручья и потащил тяжелую корзину в тенистое место, где принялся за работу. Остальные с трудом выбрались на берег вслед за ним и уселись кружком.

Из комка глины Тунгата скатал толстую сосиску, потом умело вылепил горб на спине и крепкие ноги. Готовое туловище он аккуратно поставил на кусок сухой коры и занялся головой, сделав рога из красных изогнутых шипов, отломанных с веток эмекса, и глаза из кусочков обкатанного водой кварца. Высунув язык от напряжения, мальчик приладил голову к туловищу на гордо изогнутую шею и откинулся назад, оценивая свое произведение.

— Инкунзи Нкулу! — провозгласил он. — Великий Бык!

Улыбаясь во весь рот, довольный Тунгата отнес глиняного зверя на муравейник, чтобы высушить на солнце. Потом он принялся лепить коров и телят, одновременно высмеивая творения других мальчиков и ехидно улыбаясь в ответ на насмешки друзей.

Танасе незаметно наблюдала за сыном из зарослей. Услышав звонкий детский смех и болтовню, она бесшумно спустилась по тропе в густом кустарнике, и теперь ей не хотелось мешать детям.

Среди горя, страданий и дыма войны казалось, что смех и веселье ушли навсегда. Лишь жизнерадостность детей напомнила Танасе о том, что было раньше, о том, что может вернуться вновь. Ее захлестнула всепоглощающая волна любви, за которой сразу же последовала волна неясного ужаса: захотелось подбежать к сыну, обнять его покрепче и защитить — вот только от чего?

Заметив мать, Тунгата подошел к ней и с застенчивой гордостью показал быка:

— Смотри, что я слепил!

— Какой красавец!

— Это тебе, Умаме!

Танасе взяла подарок.

— Такой славный бык станет отцом многих телят, — сказала она, охваченная невыразимой любовью, от которой на глазах выступили слезы. Танасе зажмурилась, чтобы сын их не заметил. — Пойди вымойся, — велела она. — Пора идти в пещеру.

Тунгата вприпрыжку шел рядом с матерью, все еще мокрый после купания в ручье — черная кожа бархатисто поблескивала. Он заливисто засмеялся, когда Танасе поставила глиняного быка себе на голову и понесла его — спина прямая, бедра покачиваются, уравновешивая груз.

Тропинка спускалась к подножию скалы. Здесь была не настоящая пещера, а просто длинный низкий выступ в склоне горы, образующий естественное убежище, которое использовали с незапамятных времен. Каменная крыша почернела от копоти бесчисленных костров, стену в глубине украшали древние наскальные рисунки, оставленные желтокожими бушменами задолго до того, как Мзиликази привел в эти холмы племя матабеле. Рисунки изображали носорогов, жирафов, антилоп и вооруженных луками охотников с чрезмерно увеличенными гениталиями.

В этом убежище — одном из тайных укрытий матабеле, где прятались женщины и дети в тревожные для племени времена, — собрались почти пятьсот человек. Хотя оно располагалось в ущелье с крутыми склонами, из него вели пять тропинок, скрытых в скалах и узких проходах, поэтому враг не смог бы захватить скрывающихся здесь людей в ловушку.

Протекающий по ущелью ручей давал воду для питья, тридцать молочных коров, выживших во время эпидемии чумы, обеспечивали беглецов молоком. С собой каждая женщина принесла мешок зерна: саранча съела большую часть урожая, но при бережном расходовании припасов должно было хватить на много месяцев.