— Ничего у них не получится! — весело отозвался Шныриков и прошел через веранду во двор заставы. В лицо ударило весеннее солнце. Николай зажмурился и улыбнулся: — Весна! Скоро победа, а там и домой…

Весной он, бывало, с Комаровскими ребятишками мастерил скворечники. Делал их добротно. Смастерив, укреплял на шесте и старался поднять птичий дом как можно выше на ольхе у избы. Только у Мишки получалось лучше.

Щурясь от солнца, Николай шел по двору, ставя ноги чуть внутрь носками. Подшучивая над этой походкой, дядя Алексей говорил: «Так ходят все Шныриковы, оттого что из поколения в поколение землепашцами были и ходили за плугом, крепко вдавливая ногами землю».

— Ефрейтор Шныриков, — окликнули сзади.

Серега и младший сержант Коробской в брезентовых плащах и маскхалатах, натянутых поверх плащей, разряжали оружие, только что прибыв из наряда.

— Как, выспался? — прищурил озорные глаза Коробекой.

— Вроде, — тряхнул головой Шныриков.

— Промок ночью? — спросил Серега.

— Было. Сам знаешь, какой ливень ударил. А тут еще нарушитель.

— Тебя, говорят, хвалили?

Николай шутя поднял руки:

— Я ни при чем. Это сержант Ильин. Его группа и захватила диверсанта.

Постояв с ребятами еще несколько минут, Шныриков побежал к брусьям.

— Славный парень, никогда себя не выставляет, — сказал ему вслед Коробской. — Ильин говорит, помог Шныриков.

После брусьев и турника Николай направился в душевую. Ледяная вода обожгла тело.

«Хорошо!» — приговаривал Николай, растираясь полотенцем. Он потянулся за бриджами и на мгновение замер, увидев в зеркале высокую фигуру с покатыми плечами.

Пограничник подошел вплотную к зеркалу.

«Ефрейтор Шныриков!» — сказал себе Николай, и высокий, худощавый парень с темными прямыми волосами обаятельно улыбнулся, показав крепкие белые зубы. «Смирно!» — и сероглазый парень с чуть оттопыренными ушами, смотревший из зеркала, послушно застыл.

«Кру-гом!» — скомандовал Николай, подмигнув двойнику, и тот, четко повернувшись через левое плечо, шагнул к выходу.

Начинались занятия. «Отделение, становись!» — услышал Шныриков и поспешил на середину двора, где выстраивались пограничники.

— Слыхал, Коля, — шепнул, шагая рядом, Рудой, — вчера я двенадцать раз поднял гирю.

— Двухпудовую?

— А какую же!

— Здорово!

— Разговорчики в строю! — крикнул сержант Ильин. — Споем? — спросил он и, не ожидая ответа, скомандовал: — Запевай!

Отделение грянуло песню.

— Надоели мне эти занятия, — проворчал Костя Емелин, готовясь к преодолению штурмовой полосы.

Шныриков неторопливо, привычным движением снял ремень, фуражку и негромко оказал:

— Нужно, парень.

Во время занятий Николай ловко преодолевал одно препятствие за другим, борясь с воображаемым противником. Вот он ползком преодолел трудный участок, напрягая силы, выкладываясь полностью, словно это была не учеба, а бой… Впереди последнее препятствие, но нет сил. Одышка, слабеют ноги. «Спокойно, — говорит он себе. — Еще один рывок. Еще один…»

— Здорово, Коля! Всех обставил, — искренне радуясь, похвалил Сергей. — А у меня тоже есть, чем похвастать. Вот! — Он достал конверт.

«Письмо от Вики», — понял Шныриков, узнав детский почерк сестренки Сергея, фотографию которой тот не раз показывал друзьям.

— Не женюсь, пока Вика не вырастет, — заявил Сергей.

Николай промолчал. Он знал: Серега мечтает преподавать физику, как отец. Ему еще надо окончить два курса института. С женитьбой и впрямь можно подождать. А вот ему, Николаю, никак без Марины нельзя. Пятый год она ждет его. Все равно как вдова.

— Надо и мне написать Марине, — вслух решил Шныриков.

— Напиши, что я зову вас на Урал, — напомнил Рудой. — Про озеро не забудь. Глубокое. Вода в нем как лед. А рыбы… И река есть у нас, Выя. Охота прекрасная…

Черноволосый, богатырского сложения, Серега напоминал Шнырикову Василия Буслая из кинокартины «Александр Невский», которую они с Мариной смотрели в «Ударнике» накануне войны.

— Зимой из дома выйдешь — лес, — гудел бас Рудого. — Ты ведь на лыжах любишь? Поди все Подмосковье с дядей обходил?

— Угадал. Дядя Алексей любил зиму и меня пристрастил к лыжам. Мы, бывало, с утра на лыжи и — айда на весь выходной.

— Баловал он тебя.

— Как сказать… Дядя был человек суровый. Любил он всех нас, и мы его любили… Понимаешь, Серега, рядовой вроде был, а душа у него такая большая была…

— Говоришь, он рабочим был?

— Да. Он ведь и бронь имел, а не остался в тылу. Ушел на фронт и погиб, как жил, — солдатом. Он и мне помог найти свое место в жизни. Помню, приехал я в Москву огольцом, неполных пятнадцать было. Маляром поначалу меня пристроил и все наказывал: «Иди, Колька, учись!» Выучился я на токаря. И знаешь, Серега, так мне полюбилось токарное дело… Силу в себе почувствовал. Однажды тендерные подшипники после заливки баббитом не поместились в станке. Как расточить их? Посоветовался с ним. Он неделю со мной у станка возился. Кумекали, что и как сделать, а напоследок сказал: «Гляди, Николай, осторожнее, не зарывайся, станок и запороть недолго».