Сейчас эту систему можно обозначить как «утерянные возможности». Важнейшим методом этой производственной системы была жесткая централизация, строгая иерархия решений приказывающего центра и безропотно исполняющих любые приказы низов. Чтобы заставить людей производить то, что делать им было зачастую неинтересно и невыгодно, использовались методы идеологической обработки и репрессии. Официально, правда не для широкой огласки, была признана целесообразность принудительного труда, и потому миллионные аресты рассматривались не только как средство поддержания политической стабильности, но и способ пополнить рабочей силой часть индустрии страны, подведомственную НКВД.

Во второй половине 30-х годов творческие начала были сведены до минимума. Административная система лишилась инициативной поддержки рациональных и выгодных методов управления, обеспечивающих возможность рационального и выгодного использования финансовых, материальных и трудовых ресурсов. Последствия этого катастрофически повлияли на уровень жизни населения страны, и соответственно на возможности своевременно дать отпор немецким оккупантам.

Сам по себе административный хозяйственный механизм был беспомощен при решении проблем повышения эффективности и качества производственных процессов, порождал непомерную бесхозяйственность и расточительность. Отсутствие эффективных форм организации и стимулирования труда, запущенность социальной сферы существенно снижали его производительность. По тем же причинам на критическом уровне оставалась текучесть кадров. Чтобы компенсировать низкую эффективность труда, особенно при использовании заключенных, предприятия держали большие излишки рабочей силы. Все эти проблемы сдерживали оснащение армии и увеличивали расходы на оборону.

В первые же дни войны вскрылись недостатки командно-административной системы управления народным хозяйством страны, несовершенство советской военной стратегии и тактики, организационной структуры во всех звеньях Советской армии, включая народный комиссариат обороны и Генеральный штаб.

Разногласия также вызывает вопрос, мог ли Советский Союз победить фашистскую Германию собственными силами? Интересующимся ответом на этот вопрос достаточно познакомиться с литературой о действиях англо-американских войск во время Второй мировой войны и внимательно прочитать в настоящих записках о поставках по ленд-лизу, тогда станет все ясно.

Российская печать избыточной информацией о непосредственном участии союзников в боевых действиях против фашистской Германии и их материальной помощи народ не очень баловала.

Наши союзники — Англия, США и Канада — делали все возможное для победы над общим врагом. Но они прекрасно понимали, что основную тяжесть войны вынес советский народ.

Об этом очень душевно высказался 10 июня 1963 г. президент США Кеннеди: «Во всей истории войн еще не было страны, которая выстрадала бы больше, чем Россия во время Второй мировой войны. Не меньше двадцати миллионов людей были убиты. Многие миллионы домов и крестьянских дворов были сожжены или разграблены. Третья часть (европейской) территории страны, включая почти две трети ее основных промышленных районов, была превращена в пустыню».

Завершая свое концентрированное исследование военных событий 1939–1945 гг., хочу напомнить текст из статьи «Мое поколение» писателя Юрия Бондарева, соответствующий моим сопереживаниям, моему мировоззрению и видению событий войны:

«Война была жестокой и грубой, мы сидели не за партами, не в аудиториях, а в мерзлых окопах, и перед нами были не конспекты, а бронебойные снаряды и пулеметные гашетки.

Жизненным опытом в то время мы еще не обладали, и вследствие этого не знали простых, элементарных вещей, которые приходят к человеку в будничной жизни. Количество дивизий, участвующих в том или ином сражении, со скрупулезной точностью подсчитывают историки. Но они не смогут подслушать разговор в окопе перед танковой атакой, увидеть страдание и слезы в глазах восемнадцатилетней девушки-санинструктора, умирающей в полутьме полуразрушенного блиндажа, вокруг которого гудят прорвавшиеся немецкие танки, ощутить треск пулеметной очереди, убивающей жизнь.

Наше поколение — те, кто остались в живых, — вернулось с войны, сумев сохранить, пронести в себе через огонь этот чистый, лучезарный мир, веру и надежду. Но мы стали непримиримее к несправедливости, добрее к добру, наша совесть стала вторым сердцем, Ведь эта совесть была оплачена большой кровью».

Со своей стороны могу добавить, что в те годы мы были наивными и верили всем мифам, сказкам и лозунгам, которые нам выдавала советская печать. Мы считали себя самыми счастливыми людьми на планете, ведь нам казалось, что жизнь с каждым годом становится «все радостней и веселей». Нам все уши прожужжали, какая при «социализме» стала зажиточной и богатой жизнь, и что она не идет ни в какое сравнение с загнивающим Западом, где пролетариат ведет нищенское существование, а народ погибает от эксплуатации и недоедания.

Мы ничуть не сомневались, когда совершались массовые репрессии и в широком масштабе уничтожались руководящие партийные, советские, хозяйственные и военные кадры, а также лучшие представители интеллигенции. Мы соглашались с тезисом: «по мере успехов социалистического строительства сопротивление классового врага будет усиливаться, а классовая борьба обостряться». Тогда нам еще не было известно, какими изощренными пытками, угрозами уничтожения семей добивались у обвиняемых самооговоров. Поэтому я ничуть не сомневался в правдивости обвинений, когда судили основных соратников Сталина — Бухарина, Каменева, Зиновьева, Рыкова и других лиц, проходивших по так называемому делу «правотроцкистского блока». (Их обвинили, что они якобы сотрудничали с иностранными разведками, в измене Родине, подготовке вооруженного восстания с целью свержения советской власти, подготовке террористических актов против Сталина и Ежова.)

Только после того как во время войны мы увидели, как живет трудовой народ на Западе, стало понятным, какую лапшу вешали нам на уши. Моему демократическому взгляду на жизнь способствовало также то, что по возвращении после демобилизации домой я закончил вечернюю школу, а затем институт в Одессе, где преподавали высококвалифицированные преподаватели, давшие нам глубокие знания мировой истории и экономики.

Мне представляется, что не меньшую роль сыграли мои юношеские воспоминания о восставших против царя декабристах (русские дворяне-революционеры, офицеры, участники Отечественной войны 1812 г., поднявшие в декабре 1825 г. восстание против самодержавия и крепостничества. После разгрома движения П.И. Пестель, С.И. Муравьев, К.Ф. Рылеев, М.П. Бестужев-Рюмин, П.Г. Каховский были повешены, 121 чел. сослан на каторгу и на поселение в Сибирь. Репрессиям также подверглись свыше 3 тысяч солдат).