Это приглашение, однако он, кажется, сознательно оставляет мне лазейку для вежливого отказа на случай, если я захочу, и я тронута этим предусмотрительным жестом. Чувствую, как глаза опускаются на его грудь, и в моей собственной груди все сжимается.

– Окей, – в конце концов говорю я. – Как-нибудь… загляну.

На его лице медленно расцветает улыбка.

– Тогда до встречи – как-нибудь. Ты ведь знаешь, где найти меня, верно?

Я киваю. Мгновение мы стоим, окруженные солнечным светом и нарастающей жарой нового дня. Затем он поворачивает к автобусу, и на сей раз я не останавливаю его. Смотрю, как он уходит и садится в кабину. Он машет мне на прощание, разворачивается, а я все стою на крыльце. Ветерок, мягко овевая мою кожу, приносит с собой аромат жасмина и едва различимое что-то еще. Быть может, надежду. Или обещание. Я дожидаюсь, пока Колтон не вырулит на дорогу и не исчезнет вдали, и только тогда осмеливаюсь снова взглянуть на цветок. Теперь он выглядит иначе. Уже не болезненным напоминанием, скорее знаком, что Трент, возможно, смог бы меня понять.

Именно это я говорю себе, когда наклоняюсь и поднимаю подсолнух. И когда отвечаю мысленно – да, я знаю, где тебя найти.

Приблизительно 3000 человек в Соединенных Штатах находятся в листе ожидания на трансплантацию сердца. Ежегодно доступно около 2000 донорских сердец. Пациенты, получившие право на трансплантацию, добавляются в лист ожидания, который является частью национальной системы распределения донорских органов. Координатор этой программы, Сеть заготовки и трансплантации органов ( OPTN ), следит за тем, чтобы органы распределялись согласно беспристрастным правилам, в основе которых лежит три фактора – срочность, доступность органа и местоположение реципиента.

Национальный институт сердца, легких и крови

Глава 8

Пока я сижу за компьютером у себя в комнате, глядя на самую первую, прочитанную о Колтоне запись в блоге, вокруг меня витают его слова. Отзываются эхом, как раньше, когда я искала его, отзывался другой набор слов: мужчина, 19 лет, Калифорния.

Родным Трента сообщили лишь самую базовую информацию о реципиентах его органов, и, за исключением этих трех фактов, они не знали ничего о человеке, который получил его сердце. И я ничего больше не знала, когда писала ему письмо. Именно на эти факты я опиралась позднее, когда он не ответил. Когда захотела разыскать его, потому что мне было необходимо узнать про него больше.

Несколько слов через запятую в окошке поисковика: мужчина, 19 лет, Калифорния. Я добавила «трансплантация сердца» и получила 4.7 миллиона результатов за 0.88 секунд. Сколько ни сужай поиск, сколько ни сортируй по дате и релевантности, по географическому местоположению, список ссылок оставался по-прежнему бесконечным. И я, сидя в тусклом свете монитора, ночь за ночью перекладывала эти кусочки паззла, пока не нашла тот, который, кажется, подошел.

В Калифорнии есть двенадцать трансплантационных центров, но лишь в одном из них в день, когда умер Трент, была произведена пересадка сердца. Эту информацию я нашла в блоге одной девушки по имени Шелби. Она невероятно переживала за своего брата, находящегося в отделении интенсивной терапии, и вместе с тем старалась не терять надежды, хоть он и был уже подключен к аппарату искусственного кровообращения и, пока ждал свое новое сердце, слабел с каждым днем.

Я смотрю на фотографию Колтона, опубликованную его сестрой. С изможденной улыбкой на лице он показывает в камеру поднятый вверх большой палец, а рядом, заплаканные и улыбающиеся, стоят его родители и сестра. Фотография, как писала Шелби, была сделана в момент, когда они получили известие о том, что подходящее по всем параметрам сердце наконец-то нашлось. Я представляю, как в это самое время, за много миль от них, врачи вынимали из груди Трента его сердце, пока наши семьи сидели в приемной и проливали слезы совсем по другому поводу.

Когда сердце извлечено из тела донора, начинается обратный отсчет, и врачи наперегонки со временем стараются скорее доставить его реципиенту. Сердце укладывают в пластиковый пакет со стерильным раствором, затем помещают в заполненную льдом емкость для транспортировки – чаще всего вертолетом. Так перевозили сердце Трента. Пока оно было в пути к трансплантационному центру, Колтона готовили к операции. Его родные молились, просили молиться и его друзей тоже, и то, что для них являлось вопросом жизни и смерти, для врачей было стандартной процедурой. Всего через несколько часов сердце Трента переместилось из его грудной клетки в грудь Колтона. Кровеносные сосуды были совмещены, и когда сердце наполнилось кровью Колтона, оно снова забилось. Само по себе. А мой мир сам собой остановился.

Я прокручиваю записи, которые читала так много раз, что выучила наизусть, до следующей фотографии, сделанной сразу после того, как Колтон очнулся от операционного наркоза. Он лежит на больничной койке. В ушах концы стетоскопа, плоский кружок прибора прижат кем-то к его груди. Он слушает биение своего нового сердца. Когда я увидела это фото впервые, спустя месяцы после смерти Трента, мне было тяжело смотреть на него и не испытывать острую боль утраты. Но вместе с тем было невозможно остаться равнодушной к тому, что было на нем запечатлено, и к эмоциям на лице Колтона Томаса. И мне захотелось узнать о нем больше. Так и не дождавшись ответа на свое письмо, я начала с фотографий и записей в блоге его сестры.

Я прошлась по записям Шелби и с их помощью составила две параллельные хронологии. В день, когда мы хоронили Трента, Колтону сделали первую биопсию его нового сердца и признаков отторжения не нашли. Через девять дней он до такой степени окреп, что был выписан из больницы и вернулся домой. Я же ослабла настолько, что пропустила последний день учебного года. Все лето и выпускной год я провела, зависнув в тумане скорби. Колтон тем временем, поражая врачей, быстрыми темпами набирался сил. Исцелялся. Тогда я этого не знала, но когда я писала анонимное письмо анонимному мужчине, 19 лет, Калифорния, он делал все возможное, чтобы двигаться вперед и только вперед. А вчера я решила посмотреть на него своими глазами.