Она боялась потерять красоту тела, и гривен для сохранения молодости не жалела, как ни боялась порой адских мук.

Девки убрали прилипшие к потной спине княгини черные как смоль волосы и, разделив надвое, уложили вдоль тела.

— Седина не появилась? — не поднимая головы, спросила княгиня. Одна из девок стала прядь за прядью перебирать волосы.

— Нет, матушка княгиня. Разве что один волосочек. — Отделив от остальных, она поднесла его к глазам княгини.

— Да, и вправду бел, — после некоторого раздумья ответила та. — Выдерни его. — Она горестно вздохнула.

Девка дернула волосок. В ответ раздался слабый стон. Ладони снова заскользили по бархатистой смуглой коже — наследство далеких степных предков. А княгиня, довольная и разомлевшая, закрыла глаза и предалась ставшим привычными воспоминаниям… В ее видениях возникли такие желанные смеющиеся серые глаза. За ними вырисовалось и красивое тонкое лицо польского князя Мазовецкого. В ушах княгини зазвучал тихий вкрадчивый голос: «Княгиня, время не властно над тобой! Ты не меняешься и выглядишь как непорочная дева…»

За воспоминаниями княгиня не расслышала, как скрипнула дверь и в опочивальню легкой тенью проскользнула худая как жердь, сгорбленная Агриппина. Неслышно подбежала она к резной кровати и, захлебываясь словами, зашептала в затылок княгине:

— Матушка! Ты слышишь меня, матушка?

— Чего тебе? — недовольно спросила княгиня, медленно открывая глаза.

— Гончик с Козельска, — старуха упала на колени и всплеснула руками. — Беда там! Князь, сказывают, приказал долго жить!

Княгиня поспешно вскочила. Девки в страхе разлетелись в стороны, потом принялись торопливо одевать хозяйку. Нетерпеливым движением та собрала волосы в толстый жгут, несколько раз обернула им голову и заколола позолоченным гребнем. Набросила зеленый с красной каймой платок и резко приказала:

— Зови!

Вошел гонец, с головы до пят весь обрызганный грязью. Заросшее лицо трудно было разглядеть, только глаза смотрели печально и устало.

— Ну, сказывай! — княгиня величественно выпрямилась, лицо словно застыло.

— Великая княгиня! — гонец низко поклонился и продолжал дрогнувшим голосом: — Наш князь… Богу душу отдал. — Чувствовалось, что не перебродила еще в его душе боль от случившегося.

— Когда преставился князь? Помяни, Господи, его душу грешную, — княгиня перекрестилась и вытерла глаза.

— Четвертого дня… Занемог князь, на охоте думал размяться, но Бог по-своему рассудил.

Из короткого сумбурного рассказа княгиня ничего не поняла, но переспрашивать не стала. Только сказала:

— Каждому свой конец. Что на роду написано, того не миновать. В Киев послали за дочерью?

Гонец, переступив с ноги на ногу, ответил:

— Этого, великая княгиня, не ведаю, — и провел по сухим губам рукой.

Поняв, что больше от него ничего не добиться, княгиня приказала:

— Ступай, мил человек. Агриппина, дай ему гривну да накорми с дороги.

Но гонец продолжал стоять.

— Великая княгиня, воевода повелел доложить князю.

Княгиня дернулась, губы скривились в презрительной усмешке.

— Его нет. Будет — сама скажу. Теперь ступай!

Гонец поклонился и вышел, оставив после себя на желтоватом полу грязную лужу.

— Разыщи братца моего Всеволода, — приказала княгиня Агриппине. — Хочу его видеть.

Старуха неслышно исчезла за дверью. Всеволода пришлось искать долго.

— Ты где запропастился? — набросилась на него сестра, не дождавшись, пока он перешагнет порог. — Опять у распутниц пьянствовал?!

Вошедший улыбнулся и напевно ответил:

— Я, сестрица, вольная птица, куда хочу, туда лечу.

От этих слов княгиню передернуло.

— Долетался, без портков остался!

— Михаилу своему благодарствуй! — лицо Всеволода перекосилось в гневе. — Сидел бы я в Глухове — так нет, Симеону, сыночку твоему, отчина понадобилась!

— Что старое ворошить? — сестра строго посмотрела на брата. — Зачем отдал стол свой в Бельзе?

— Будто не знаешь! Не было у меня ратных людишек противу Александра. Гонцов слал к Михаилу, тебя просил…

— Сами тогда на волоске висели. — Княгиня вздохнула. — Вернулся из половецкого плена Владимир. Стал Рюрикович войско готовить против нас…

Князь прищурился:

— Кругом одна ложь! Как мне пособить, так отговорка всегда найдется. Не верю больше никому! Намыкался вдоволь, а ты еще коришь…

— Бедный ты мой, — княгиня потянула брата за рукав и, обняв, прижалась к его груди, — некому пожалеть. А насчет Глухова ты неправ. Отец мне отказал, когда под венец с Михаилом пошла.

— Не помню! — Всеволод высвободился из ее объятий. — Грамоты не видел. Люди другое сказывали.