Шрифт:
К русским сюжетам Дионисио Ридруэхо возвращается в книге, посвященной его видению будущего Испании [40] . В «Объяснении» к этой книге он пишет следующее:
«У меня была счастливая возможность в 1941 г. завербоваться, чтобы сражаться в России. В другом месте этой книги я откровенно провозглашаю, какова была моя позиция в эти дни в отношении мирового конфликта, с каждым днем разрастающегося. Я выехал из Испании как убежденный интервент, перегруженный всеми националистическими предрассудками, убежденный, что нищета и бедность Испании зависят от англо-французской гегемонии, что фашизм может представить собой модель для национальной Европы; что советская революция была главным врагом, которого необходимо разрушить или подчинить каким-либо способом и т. д. Но наряду с этим (С. 19) простым объяснением моей личной позиции я не могу не сказать о другой стороне вопроса. То, что для многих было вербовкой в Россию, для меня явилось разрешением некоторого жизненного конфликта, созданного разного рода обязательствами и связями с женщинами; тем или иным способом отхода от практической жизни. То есть помимо акта политического это было для меня бегством от повседневных противоречий и постоянного чувства неудовлетворенности, которое во мне производила испанская политика.
40
Dionicio Ridruejo. Escrito en Espana. Buenos Aires, 1964.
Биографически русская кампания была для меня позитивным опытом. Я жил без гнева и даже с некоторым ростом сентиментального чувства – что испытывали и многие из моих товарищей – по отношению к русскому народу и русской земле. Я жил там, думаю, просто: без героической риторики и без страха. Война ужасна для всех, но немного менее ужасна для солдата, для человека как такового, если он найдет в ней ценность саму по себе – тепло товарищества, почти животное открытие необходимости рядом «другого», выдержку в опасности. Всё это очищает и упрощает, если люди не «звереют», как говорил Мачадо.
В нескольких словах скажу, что я вернулся из России «заплатив по счетам», свободный для того, чтобы располагать собой согласно своей совести, а также свободный от этой тоскливой ситуации кризиса, в котором живет каждый человек до тридцати лет, – кризиса юношеского идеализма и сопротивления реальности.
Добавлю, что короткая остановка в Германии – по возвращении с фронта – и контакт с людьми, которые не принадлежали режиму, пробили в моих убеждениях первую брешь сомнения по поводу значимости победы гитлеризма. Некоторое время я, конечно, сопротивлялся – из упрямства и ложного чувства собственного достоинства – этим новым подозрениям, но постепенно они сделали свою работу» (С. 20).
Далее Ридруэхо, возвращаясь к этой мысли, пишет, что группа наиболее революционно настроенных фалангистов, к которой он принадлежал, видела в участии в гитлеровском предприятии самое простое решение. Мало и плохо информированные, они считали, что все беды Испании происходят от ее подчинения англо-французской гегемонии; в примечании к этому тексту Ридруэхо пишет:
«Было бы мошенничеством и глупостью не сказать об этом. Как всем известно, я был в России в качестве рядового и действительного солдата так называемой Голубой дивизии. Я был тогда – сегодня меня будет легко извинить за это – чисто эмоциональным антикоммунистом… Действительно, я был в России и принимал участие в войне, потому что верил в эту «молодую Европу», героическую и народную… Собирание потом достоверной информации – для меня, как я думаю, пришедшей весьма запоздало, – и долгие размышления в изгнании в течение пяти лет, которыми я заплатил за мое серьезное разногласие с режимом, позволили мне из феномена фашистской кампании извлечь идею совсем отличную…» (С. 109).
Применительно к периоду начала 1950-х гг. Ридруэхо пишет: «Сталин – невольно большой покровитель Франко, согласно общему мнению, – делал всё возможное, чтобы устранить проамериканские настроения, так что люди считали, что рано или поздно этот источник [41] , способствующий изобилию в Европе, для нас иссякнет» (С. 115).
В последней части книги, посвященной «Альтернативам», Ридруэхо снова касается проблем тоталитаризма:
«Мы уже имеем тоталитарное государство, способное вмешиваться и контролировать все социальные установления и сковывать действия индивидуумов обязательной дисциплиной, это так… Тоталитарное государство станет институциональным полностью: мы будем иметь новый абсолютизм, власть более сильную и концентрированную, чем традиционные абсолютистские режимы… Великая война показала, что эта тотальная власть существует в современном Государстве и что в конечном счете она ничем не ограничивается, кроме как решениями этики большинства. Советская революция сначала и фашизм потом, выучив этот урок, разрушили эту этику и в полной мере используют свои ресурсы» (С. 330).
«Советский опыт продемонстрировал несколько вещей, но особенно одну: система революционного пути, твердого руководства, не освобождает от того, что исторический процесс идет своим ходом, особенно в смысле экономического развития. Маргинализация крестьянства, его нищенское существование в течение многих лет, недоедание и чрезмерная усталость рабочих, включение в игру больших масс люмпен-пролетариев, прошедших обработку в уголовной машине, – все это лежит в основе советского чуда плановой экономики. Страдания, неизвестные никакой другой системе в мире, которые испытывали люди, совершавшие героическую промышленную революцию, были, как видно, усугублены повсеместной экономией всего. Кроме того, создается впечатление, что эволюция индивидуального сознания сильно не прогрессировала. <…> Речь не идет, однако, о том, чтобы полемизировать сейчас с феноменом, который лишил полноты жизни четыре поколения людей. Без сомнения, советский социализм, распространенный сегодня на значительную часть планеты, есть необратимая историческая реальность, хотя и никоим образом не окончательная. Более того, формула революционной теории Государственного капитализма и постепенной реализации социалистического порядка оставляет еще некоторое пространство (С. 333) для дальнейших опытов, и те, кому трудно представить себе демократические процессы, начатые с нуля, возможно, думают, что эта единственная формула – поддерживаемая до сего дня Советским Союзом и другими, дотируемыми им, коммунистическими партиями – немедленно утратит свою прежнюю жесткость, в том числе и во внутреннем устройстве современного коммунистического мира, под давлением реальности, которая сопротивляется унификации. Можно думать, что начавшаяся Оттепель и некоторый рост потребления смягчат остроту. <…> Между тем несомненно, что максималистская революция не была способна нигде отменить человеческие беды и усталость, а могла лишь приумножить их – в Холокосте, в исторической модели, примененной с фанатическим презрением ко всякому человеческому сопротивлению и к самим носителям результатов этой модели. В той модели, которая сохранялась верой, что она есть исторический закон, и которая пыталась насильственным образом укорениться и доказать свое мессианское предназначение….» (С. 334).
41
Америка (?) – прим. ред.
Думается, что приведенные мысли Ридруэхо сейчас, после крушения советского социализма, будут в какой-то мере полезными для анализа дальнейшего хода нашей истории.
В 1976 г. в Мадриде вышел сборник, посвященный Ридруэхо и его пути от Фаланги к оппозиции. Для нашей темы представляет интерес небольшой очерк Альберто Креспо «Дионисио в России (зима 1941 – весна 1942)». В нем приводится несколько бытовых эпизодов из жизни солдат Голубой дивизии, обосновывается участие Ридруэхо в ней как результат неудовлетворенности и недовольства политикой Франко, его отхода от идей первоначального фалангизма. Креспо, тоже участник Голубой дивизии, заканчивает свой очерк впечатлением, которое произвели на Ридруэхо русские пейзажи и люди: «Достаточно прочесть стихи из его «Русской тетради» (название книги стихов, но не дневника, который в 1976 г. еще не был издан – А.Е), чтобы увидеть бесконечную нежность, которую Дионисио испытывает к человеческим существам, разделявшим с испанскими солдатами жертвы и опасности войны. Одиночество, нищета, доброта русских стариков, настороженный взгляд девушек, ужас детей в ночи огня. Иногда они, казалось, спрашивали нас глазами: «Что вы делаете здесь? Чего ищете? Кто вас послал из такой дали в наши дома?». Эти мужчины и женщины, подобно узорам, нарисованным на стекле холодом, оставили глубокий след в сердце Дионисио, так же, как и наши мертвые.
Мои мертвые в России, если я удалюсь от вашего праха, с болью и тоской изгнанника, сопровождайте мой путь и боритесь рядом со мной каждый день» [42] .Включенная в этот же сборник био-библиография Д. Ридруэхо содержит биографические данные о нем, а также интересную информацию о том, что вопросы коммунизма и России интересовали его и позже. Целый ряд его сообщений из Рима посвящен, например, таким сюжетам, как внешняя политика России, взаимоотношения России с Тито, роль Трайчо Костова в гражданской войне в Испании, судьба испанских военнопленных, дело Норы Корженко и другим; в том числе упомянута его рецензия на изданную в 1949-50 гг. книгу бывшего интербригадовца – итальянца, политэмигранта в СССР Андреса Фамилиари, издавшего под псевдонимом Этторе Ванни книгу «Я, коммунист в России» [43] .
42
Dionisio Ridruejo. De la Falange a la oposicion, «Taurus», Madrid, 1976, p. 81.
43
Dionisio Ridruejo. De la Falange a la oposicion, «Taurus», Madrid, 1976, р. 447.
О позиции Ридруэхо, его общечеловеческих гуманистических убеждениях свидетельствуют слова из его предисловия к книге чилийского поэта Леопольдо Панеро «Личная песня», имеющей подзаголовок «Потерянное письмо Пабло Неруде» (приведено в «Материалах по Латинской Америке» № 6 за март 1954): «Поэма – это кровь из раны… Рана нанесена «Всеобщей песнью», бичующей убийц Федерико Гарсия Лорки и Мигеля Эрнандеса… Нас не огорчает, – говорит Ридруэхо, – что мир подсчитывает каждый день, проведенный в тюрьме бедным Мигелем, или каждую каплю крови, пролитую Федерико. Но это уж слишком, продолжать говорить об этом… после Нюрнберга, Хиросимы, массовых бомбардировок и концентрационных лагерей всего мира…» [44] .
44
РГАЛИ, ф. 631, оп. 26, д. 4358, лл. 24–25.