– Ну, спросить-то ты можешь. – Он ухмыльнулся. – Есть соковыжималка, хочешь сока?

– Хочу.

Ни за что бы я не позволила себе такой наглости раньше. Но то было раньше, а сейчас что-то изменилось. Этот незнакомый человек достал из шкафа соковыжималку, порезал яблоки – и вот он, сок. Свежий, пахнущий так, что не пить его невозможно.

– Это железо. Тебе нужно железо, я какие-то витамины нашел, но лучше яблок средства нет. Пей и расскажи мне, что у тебя стряслось.

– В смысле?

– Ты меня совсем за дурака держишь? – Он разобрал соковыжималку и загрузил ее части в посудомоечную машину. – Ты не из тех, кто в угоду кому-то вот так запросто пожертвует своей жизнью. И если ты, узнав о готовящемся убийстве, вместо того, чтобы бежать в полицию, бить в колокола, звонить брату и друзьям, по-тихому написала завещание, наелась таблеток и даже поднялась на крышу высотки, это значит, что стряслось у тебя в жизни нечто скверное, настолько скверное, что твое убийство оказалось очень кстати. Я прав или не прав?

– Вы, безусловно, в чем-то правы. Но, видите ли…

– Прекрати это делать.

Теперь наступила моя очередь таращиться с ошалелым видом.

– Делать – что?!

– Ну, вот это – «видите ли», «вы правы» и прочую фигню. Меня зовут Мирон, и я видел тебя голой. Это если не учитывать, что я фактически тебя убил. Так что кончай марлезонский балет передо мной вытанцовывать.

– Я… просто подумала, что излишняя фамильярность будет воспринята вами как желание втереться в доверие или нечто подобное, но тоже негативное.

– Бестолочь. Ты и должна сейчас изо всех сил втираться ко мне в доверие, а ты словно нарочно поступаешь прямо противоположно. – Он отхлебнул из бутылки и крякнул. – Йогурт – пища богов. Я жить без него не могу, особенно если черничный. Так расскажи, что у тебя такого страшного стряслось, раз уж мы здесь.

– Можно завтра? Я устала.

Не хочу я ему рассказывать о безобразной сцене, которую закатил мне шеф на радость всему офису. Мне стыдно об этом говорить, потому что это было унизительно и ужасно, а ужаснее всего то, что я совершенно никак не могла доказать им всем, что я не делала того, в чем меня обвинили. Потому что все выглядело так, словно делала.

– Идем, уложу тебя в кровать. Сейчас только посудомойку включу, а стиралка скоро достирает, я час назад шмотки загрузил. Ляжешь в постель, тебе нужно отдыхать. Будешь лежать под одеялом и рассказывать.

То есть оставлять меня в покое он не собирается. Это минус. Но убивать тоже вроде бы не будет – это плюс. Плюс на минус дает нам минус. И этот итоговый минус свидетельствует, что вся моя жизнь разом полетела псу под хвост, и то, что я пока жива, ничего не меняет. Я покорно иду за убийцей в комнату, попутно удивляясь, до чего странный дом. Гостиная и правда как в деревенском доме, кухня, несмотря на печь, топящуюся дровами, оснащена на современный манер и отремонтирована на славу. Ванную я видела – очень впечатлилась, а спальня, в которой я спала… или что я там делала… в общем, спальня странная. Старое трюмо, деревянная кровать, стилизованная под антиквариат, – даже столбики с пологом есть, большой стол, покрытый старой бархатной скатертью, на полу – циновки, явно сплетенные не в ближайшей деревне, и даже не на нашем континенте. Странная спальня, очень женская.

– Ложись.

Он садится рядом – на старый венский стул, хотя в комнате есть удобное кресло. Правда, оно стоит в углу, и двигать его, наверное, тяжело.

– Итак.

Он смотрит на меня своим ничего не выражающим взглядом, и я думаю о том, что он запросто сбросил бы меня с крыши и точно так же сидел бы сейчас, пил йогурт. Но он отчего-то меня не сбросил, и я должна уважать его решение, тем более что он наверняка поимеет из-за этого неприятностей вагон, если уже не поимел.

– Ну… понимаете… так вот запросто и не расскажешь.

– А ты что, куда-то торопишься?

– Я… нет.

Мне совершенно некуда идти. Домой? Невозможно. Там Виктор и его мать, они так прочно обосновались в моей квартире, что мне там нет места, они даже убить меня хотели, так я им мешала. И вот я как ни в чем не бывало приду домой. В квартиру, которая перестала быть моей… как давно? Когда мы с Виктором оказались по разные стороны баррикад? Когда они вообще выросли, эти баррикады? Я не знаю. Поженились, съездили в Египет, потом он вышел на работу, я тоже вышла. А вечером приходим домой, а там свекровь «в гостях». Она, оказывается, еще днем пришла, чтоб приготовить поесть любимому сыну, рубашечки его перегладить – Виктор дал ей ключ. Меня не спросил, конечно, да и чего спрашивать, мы же теперь одна семья! И мать очень кстати, потому что готовит привычно, и рубашки всегда выглажены, а я – ну, что я, таких сто штук еще будет, а мама одна.

Дело, конечно, не в свекрови – вернее, не только в ней. Дело в том, что не надо было нам жениться. Ну что мы за пара? Никакая мы не пара, и это было понятно изначально, просто все вокруг удивлялись – о-о-о, ты не замужем! И тут появился Виктор – позитивный персонаж, не пьет, не курит, работает! Это преподносилось как невесть какие заслуги перед обществом, тем временем мои аналогичные свойства воспринимались как нечто само собой разумеющееся. И когда он сделал мне предложение, я сдалась – ведь действительно, не пьет, не курит и работает. Идиотство какое-то, феодализм дремучий.