Все твои мысли и образы — мишура,

Сотый по счёту образчик пустого сора.

Точные числа сильнее тебя стократ.

Три.

Девять.

Сорок.

IX

Стоп-кадр,

крупный план:

герой тоскует по героине.

Он пробует всё подряд —

от спортзала до героина.

Кутит в «Голден-пэласе»,

потом работает в хосписе.

Он бегает — и сникает,

едва присев.

Его накрывает по расписанию —

вечером:

Мерещится скрежет,

как будто кто-то скрипит пером.

Настырные тени снуют в углах,

подлетают к рукам, к лицу.

И он их

вбивает,

вбивает,

вбивает

в пепельницу.

Друзья верещат:

дёрни в Альпы,

в Тибет,

в Мадрид.

Он дёргать не хочет.

Он слушать — и то не хочет.

Строчит по письму в неделю и жмёт delete:

В Аиде по воскресеньям разносят почту.

Он стал подозрителен,

вечно настороже,

Он ждёт: где подвох,

кто внезапно начнёт торг.

Он, в общем, почти догадался про свой сюжет,

Он даже уже размышляет о том,

кто автор.

X

Сеятель слов и нот, вещий пастырь героев,

Житель межстрочья, гость из-за корешка,

Мне интересно одно: чем же тебя накроет?

Где твой порог, твоя святая река?

Я не берусь судить стиль твой и чувство меры.

Небо, допустим, — просто блестящий ход.

Мне любопытно только: у какого барьера

Разом прервётся твоя череда прыжков?

Я пустой экспонат, тонкость моих реакций —

Цель для тебя: отчаянье, счастье, грусть...

Мне только нужно знать,

как до тебя добраться.

Не сомневайся.

Я доберусь.

XI

Гулко в ночном переходе, пустота.

Бабка сидит: горбата, страшна, седа.

Нитку сучит, вроде прядёт чего-то там,

Тихо бормочет: денежку, мальчик, дай!

Он ей бросает пачку: хватит надолго, мол.

(Жаль, кинокамер нету, хороший дубль.)

Нищенка цепкой рукой ловит его подол:

Парень, постой-ка, что это ты задумал?

Бабушка, может, знаете, с вас станется:

Как мне проехать отсюда — и прямо в ад?

Знаю, голубчик, есть небольшая станция

На перегоне «Лубянка» — «Охотный ряд».