–Леша Добродеев? Пошли провожу! – Митрич с готовностью выскочил из-за стойки. Он подвел Монаха к столику в углу и объявил: – Леша, к тебе гость!

Человек, сидевший за столом, уставился на них, и Монах с удовольствием понял, что ошибся в заочной оценке журналиста. Лео Глюк был не шныроватый малый, как он было предположил, а вполне солидный, в теле, человек, слегка растрепанный, но в строгом сером костюме. Лиловый галстук лежал на столе, ворот рубашки был по-домашнему расстегнут. Перед ним стояли пустой графинчик и тарелочка соленых орешков.

–Господин Монахов? – спросил человек.

–Господин Лео Глюк? – спросил, в свою очередь, Монах.

–Алексей Добродеев к вашим услугам! – Журналист привстал, щелкнул каблуками и протянул руку. При этом он слегка покачнулся. – Митрич, нам с товарищем повторить!

–А по батюшке?

–Генрихович. Алексей Генрихович. Можно просто Алексей.

–Олег Христофорович Монахов! Можно…

–Христофорович? Класс! – обрадовался журналист. – Можно Христофорович?

Монах кивнул.

–Может, ребята, перекусить чего? – спросил Митрич, скользнув взглядом по пустому графинчику.

–Давай, Митрич, твои фирменные, с колбасой и маринованным огурчиком и с рыбкой! По два… нет, по три! – скомандовал Монах. – Знаешь, я их до сих пор помню! Для меня пивка.

–Я на диете! – Добродеев похлопал себя по изрядному животу.

–Помогает? – спросил Монах.

–Ха! – юмористически ответил журналист.

–Тогда по четыре! – сказал Монах, и Митрич убежал.

–И мне пива! – крикнул журналист ему вслед. – Кто вы, прелестное дитя? – Он повернулся к Монаху.

–Трудно вот так сразу обрисовать… – озадачился Монах. – В данный момент, похоже, бизнесмен. Запускаю фабрику по производству пищевых добавок.

–Потрясающе! Нашему городу пищевые добавки крайне необходимы! – воспламенился журналист. – Я должен написать о вас!

–Заметано. Вообще-то, я по вашему материалу об убийстве Ирины Г.

–Читали? Ну как? – Журналист любил, когда его хвалили.

–Хороший материал, очень образно изложено, прямо мороз по коже.

Добродеев довольно ухмыльнулся:

–А то! У вас имеется информация?

–У меня имеются вопросы, Леша… ничего, что я так, по-домашнему? – Добродеев махнул рукой – давай, мол! – Так вот, Леша, как вы понимаете, в полицию я соваться не собираюсь, поэтому спрошу у вас. Вас рекомендуют как человека, который вхож в кулуары.

–Ну, в принципе… – Добродеев скромно потупился. – А почему это вас интересует?

–Я объясню. А пока вопрос первый. Вы были на месте преступления? Как представитель прессы?

–Не был. Но мне его подробно описали… добрые знакомые, кроме того, у меня есть фото.

Монах присвистнул:

–Откуда дровишки?

–Я же сказал: добрые знакомые. Я не последнее лицо в городских… кулуарах, как вы заметили. – Журналист самодовольно ухмыльнулся.

–Можно взглянуть?

Добродеев оглянулся:

–А можно спросить, зачем вам?

–Я подозреваю, что убийства на этом не закончатся. Вы высказали несколько версий – грабеж, месть, маньяк… Мне кажется, месть – одна из наиболее подходящих.

–Месть? – У журналиста заблестели глаза. – Бывший муж? Она выгнала мужа три года назад… Вы думаете?

–Нет. Муж ни при чем.

–Кто? И за что месть?

–За мужскую несостоятельность, я бы сказал. Одна из версий. Другая – власть над жертвой… и так далее. Есть еще, но это фавориты, так сказать. Что вы о ней знаете?

–Работала в банке, хороший человек, неплохо зарабатывала, прекрасно одевалась. Одна женщина намекнула, что были заработки помимо зарплаты. Знаете, сейчас это становится нормой. Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними.

–Не знаю, отвык я от ваших городских нравов. Фотография с вами?

Журналист порылся в кожаной папке, лежавшей на соседнем стуле, и достал серый конверт из плотной бумаги. Взглянул испытующе:

–И все-таки, зачем вам?

–Леша, я могу положиться на ваше… молчание? Я готов поделиться, но это должно остаться между нами, никаких публикаций пока. Согласны?

Добродеев задумался. Он был прожженным журналюгой, акулой пера и гиеной фарса, как однажды выразились классики, и за хороший материал готов был продаться с потрохами, причем с лихвой приврать. Его опытный нос учуял запах жареного, и теперь он раздумывал, глядя в упор на человека, сидевшего напротив. Тот был толст, гораздо толще его самого, и значителен, и было в нем что-то… основательное, убедительное и внушающее доверие, а еще чувствовалась в нем… некая тайна. Журналисту пришло в голову: а не причастен ли он к убийству, раз с такой уверенностью говорит о том, что будут и другие.