Их дружба продлилась три года, а потом на сцене появился Николай Жарков, студент последнего курса народно-хозяйственного института, самоуверенный красавец, который всегда знал, чего хочет. Она тогда училась на первом курсе художественного техникума. Она вспоминала, как Гошка налетел на Николая и они подрались, а она, перепугавшись до смерти, пыталась их разнять. Кира негромко рассмеялась…

Она вспоминала, как счастлива была в роли молодой жены – взрослой, уверенной в себе, красивой, свято верившей, что это навсегда и что она это заслужила. Впервые у нее появились деньги – много денег, красивые вещи, одежда, украшения. Жили молодые в родительской квартире Николая. Матери его тогда уже не было, отец переселился на дачу, которая напоминала поместье: красная черепица и башенки, – и они навещали его иногда.

Николай был веселый, остроумный, но, как она поняла не сразу, какой-то недобрый, злой. Он обожал компании, у них постоянно были гости, и он говорил им гадости – завуалированно, со смешком, и она, Кира, замирала от неловкости и удивлялась, что к ним продолжали ходить. Он настоял, чтобы она бросила работу… Однажды он сказал: его жена должна быть красивой и вести дом, и она приняла, не спорила, смирилась. Да что там смирилась! Она считала, что он прав. Он старше, он умнее…

Любила ли она мужа? Трудно сказать… Гордилась, была послушна, считала, что Коля знает лучше. Бегала по бутичкам, крутилась перед зеркалом, примеряя новые тряпки, часами просиживала в парикмахерской, у косметички, дружила с женами нужных людей. Жизнь была прекрасна, удивительна и еще много хорошего было впереди. Подружки завидовали, как ей казалось; Коля высмеивал их: Зойку Пономаренко, толстушку, лучшего математика школы, которая плевала на свой внешний вид; Анечку Подолянскую, которая носилась с идеей приюта для беспризорных животных – она попросила денег и у него, и он пообещал, а потом высмеял ее. А она, Кира, дура, стеснялась их, отговаривалась нехваткой времени, когда звали с собой, смеялась вместе с ним, а в душе испытывала стыд и неловкость.

Однажды ей позвонила незнакомая женщина и сказала, что ее муж… она назвала его по имени-отчеству, Николай Илларионович, в данный момент у своей любовницы по адресу… Она назвала улицу в центре города. Кира до сих пор помнит этот адрес! Слепая от ярости и горя, желая только одного – убедиться, что это вранье, она набросила плащ и выскочила из дома. А если не вранье, то… увидеть собственными глазами! Закричать, устроить скандал, наброситься на соперницу. Или убить обоих на месте. Она чудом увернулась от мчащейся машины, упала, ударилась бедром, исцарапала об асфальт ладони. Какие-то люди помогли ей подняться, усадили на лавочку, предложили вызвать «Скорую». Кира отказалась. Она просидела там целую вечность, два или три часа – не могла встать. Она сидела и думала, что это ангел-хранитель оттолкнул ее на тротуар, иначе находилась бы она сейчас совсем в другом месте. Звонок неизвестной доброжелательницы, чувство ярости и обиды, падение и боль… Она поднесла к глазам грязные ладони, увидела кровь… Зачем? Какой смысл? И что сейчас? Как получилось, что вся ее жизнь сконцентрировалась на острие, в одной точке – измене мужа? В этом смысл? Она личность, талантливый художник-оформитель… в прошлом. Умный человек, наконец, не какая-нибудь пустышка… как получилось, что она, забыв обо всем на свете, помчалась уличать мужа в измене? Зачем? Ответ на вопрос напрашивался сам собой – потому что больше ничего у нее за душой нет. Пусто. Домашняя хозяйка – магазины, шмотки, сплетни. Тоска. Господи, какая тоска! Нужно что-то менять, пока не поздно.

Она помнит, как, превозмогая боль в бедре, прихрамывая, добралась до дома. Коли еще не было. Кира сбросила испачканное платье, рассмотрела синяк на полбедра, шипя от боли, обработала ладони перекисью. Уселась перед зеркалом. Она любила рассматривать себя в зеркале, она любила «делать» лицо – тщательно, вдумчиво, с удовольствием, раскладывая перед собой шкатулку с косметикой. Сейчас она смотрела на себя как на чужого человека, чужую женщину – куклу, игрушку, от которой требуется только одно: подбрасывать поленья в семейный очаг, улыбаться, быть послушной и готовой к сексу. А за это – деньги, красивый дом и полный холодильник. Товар – деньги – товар, как сказал однажды классик-экономист. Нет, не так. Тело – деньги – товар.

Хрупкое равновесие супружества, которое разбивается вдребезги от единственного звонка неизвестной женщины, и ты остаешься у разбитого корыта…

–Ты этого хотела? – спросила Кира женщину в зеркале.

Та в ответ пожала плечами…

В тот же вечер Кира сказала мужу, что хочет работать. Они ужинали, Кира смотрела на мужа – он был в прекрасном настроении, много смеялся, рассказывал что-то смешное. Она бледно улыбалась, ей казалось, муж смотрит на нее с издевкой. Маленькая глупая домашняя жена, которую так легко, приятно и безопасно обманывать… И тогда она сказала ему, что хочет работать. В его взгляде промелькнуло что-то, некое понимание, интерес, любопытство, на губах появилась ироничная ухмылка. Ну, если очень хочется… сказал он. Если очень хочется… А что ты умеешь?

Наверное, в эту минуту кончилась ее любовь и родилось презрение. На другой день она отправилась к завучу своего техникума, милейшему интеллигентнейшему Мирославу Олеговичу, известному в прошлом иллюстратору, который когда-то предлагал помочь с работой. Кира помнит, какую испытала радость, когда он предложил ей четыре семинарских часа на первом курсе…

Она не ушла от мужа, не случился человек на ее пути. Взвесив все, решила, что комфорт и деньги тоже чего-то стоят, хватило ума. Они продержались вместе пятнадцать лет. У Коли были подруги, Кира знала об этом. У нее случилась пара любовников; она была уже не той наивной девочкой, которая бежала удостовериться в измене мужа; однажды ее позвал человек – умница, главврач больницы, где она оформляла интерьеры, но она не решилась – побоялась что-то менять в своей жизни. Должно быть, не чувствовала жажды, накала, драйва, как когда-то в юности. А потом Коля разбился… Кира помнит, как к ней зачастил с утешениями друг мужа, часто бывавший у них в доме, Володя Речицкий. Он всегда напоминал ей брата-близнеца покойного Коли – такой же бабник и бонвиван, но добродушнее, не такой злой…

Она подумала, что Речицкий невольно стал крестным отцом «Черного фарфора»… Устав от его приставаний, она подсунула ему соседку, мать-одиночку, хорошенькую, глупую, безработную, оставив их наедине в собственной квартире и посоветовав той не стесняться. Она не испытала при этом ни малейшей неловкости, скорее, подобие недоброго злорадства от мысли, что может вертеть ими как хочет.

Когда она встретила Кирилла… это было как взрыв! Она снова превратилась в молоденькую дурочку, готовую бежать за любимым на край света. Она видела, что он жаден, завистлив, неумен, но вот поди ж ты! От звука его голоса ее бросало в дрожь. Она понимала, что он использует ее, она знала, что он встречается с «клубными» девушками, она знала, что он шарит в ее сумочке… Ей было все равно. История повторилась – тогда с Колей, теперь с Кириллом. Оба были неподходящим материалом для постройки дома, и обе истории закончились смертью. Их смертью. А она осталась. Судьба. Бедный Кирилл! Он не заслужил такой смерти. Никто не заслуживает такой смерти. Она осознала, что почти ничего не знает о нем. Не потому что он не впускал ее в свой мир, нет! Попросту ей было неинтересно. Существовал их мир, один на двоих, и этого было вполне достаточно. Он не пытался знакомить ее со своими друзьями, она не вводила его в свой круг. Впервые она трезво и спокойно препарировала их отношения, испытывая сожаление, печаль и чувство, что ушел целый пласт ее жизни, оторвался, как кусок льда от ледяной горы, и пустился в самостоятельное плавание, обрушилось на нее с очевидностью свершившегося факта. Их последняя встреча поставила точку в их отношениях. Во всех смыслах. Бедный Кирилл. Мальчик по вызову, которого она, Кира, использовала… «Нет! – закричала она мысленно. – Я любила его!»

Любила?

Она вспомнила, как стояла под его дверью, давила на кнопку звонка, зная, что он притаился там, прикидывая, как поступить, грызя ноготь, – была у него такая привычка, которая трогала ее до слез, – понимая, что он не хочет ее видеть. Она снова была юной и горячей, бросившейся наперерез машине. Их последнее свидание… его ненависть, презрение, скука… Отвращение! Он стоял опираясь о косяк двери, глядя на нее в упор, ухмыляясь, а она готовила кофе, делая вид, что все у них по-прежнему… Дура! Зачем нужна была вся эта грязь? Она же знала, что ничего не вернуть. Стареющая женщина и молодое мясо…