— А если будут сопротивляться?

— Тогда приказываю стрелять в бегущих для начала над головой, чтоб знали, что с ними не шутят.

— Но если…

— Дмитриев, всю ответственность за любые последствия беру на себя. А ты только исполняешь мой приказ…

На следующий день столкновения на линии фронта 15-й дивизии возобновились. Команда разведчиков 60-го пехотного Замостского полка скрытно расположилась за окопами своих батальонов. Когда из окопов поутру с началом боя появились первые беглецы, их били палками и палили из винтовок над головами. Люди в страхе бежали обратно, понимая одно: заградительные команды с ними шутить не будут в случае сопротивления.

В итоге случилось то, на что так рассчитывал Дроздовский: его испытанная команда разведчиков удержала полк, а полк в тот день удержал свои позиции при атаке германской пехоты.

Против такого метода борьбы с бегством из окопов возмутились солдатские комитеты и комиссар Временного правительства на Румынском фронте. Он так и высказал генералу от инфантерии Щербачеву:

— Это возмутительно! Какой-то полковник Дроздовский вздумал попирать революционную демократию?! Вспомнил царские замашки?!

— Командир 60-го Замостского полка сделал все, чтобы его бойцы отбили немецкую атаку и удержали позицию, гражданин комиссар.

— Но все комитеты и я с ними против палочной дисциплины. Знает ли об этом ваш Дроздовский?

— Думаю, что знает.

— Знал и все же приказал бить палками революционных фронтовиков? Наших солдат?

— Он наказывал не солдат-окопников, а дезертиров с передовой…

Однако к концу лета и такие драконовские меры уже не помогали. Дезертирство стало охватывать даже те дивизии, в которых беглых с фронта солдат пока считали единицами. Тыловые настроения все больше и больше захватывали фронтовые части. Особенно страдали те полки, в которых большинство солдатской массы составляли последние пополнения.

Ставший на короткий срок Верховным главнокомандующим генерал от инфантерии Лавр Георгиевич Корнилов, один из популярных людей в действующей армии, попытался было навести порядок на фронте. Так летом 1917 года в российскую историю вошло слово «корниловщина».

Договоренность Корнилова, премьера Керенского и военного министра — бомбиста Бориса Савинкова о создании Отдельной Петроградской армии обернулась для Отечества так называемым Корниловским мятежом. Керенский и Савинков в решительную минуту «изменили» генералу из триумвирата, и тот оказался со своими сподвижниками в Быховской тюрьме.

После «корниловских дней» на действующую армию легла уже больше несмываемая тень. Между офицерством и нижними чинам пролегла пропасть, и навести мосты через нее редко кому удавалось.

Дроздовский, как полковой командир-фронтовик, все это видел и ощущал, как никто другой. В сентябре он писал в рапорте командиру дивизии о сложившейся ситуации:

«За последнюю неделю было несколько случаев единичного неповиновения и попытки к неповиновению массовому; были подстрекательства к неисполнению законных распоряжений.

По этим случаям ведется дознание, виновные будут преданы суду, но обнаружение зачинщиков очень затрудняется укрывательством и сочувствием им солдатской массы.

Привлечение их к суду вызывает среди солдат глухое недовольство; всякое законное требование, стесняющее разнузданность, всякое требование порядка, законности они именуют „старым режимом“.

Развращенные безнаказанностью, отменой чинопочитания, солдаты позволяют себе в разговорах с офицерами наглые обвинения их в том, что они стоят за войну, так как получают большое жалованье; в солдатской же среде главное настроение — нежелание воевать, непонимание, вернее, нежелание понимать необходимость продолжать войну».

Такие обвинения для фронтовых офицеров, в своей массе бескорыстных патриотов России (больше старой и меньше новой), были оскорбительны. Михаил Гордеевич переживал такое откровенно обостренно. Уж кто-кто, а он Отечеству служил, как и его отец, не за жалованье. К слову, которое в русской армии никогда не виделось большим.

Личная переписка Дроздовского — лишь подтверждение переживаний тех лет. Писал он родным о переживаемом исключительно искренне: «Оборвалось и рухнуло все, чему я верил, о чем мечтал, для чего жил, все без остатка, — в душе пусто. Только из чувства личной гордости, только потому, что никогда не отступал перед опасностью и не склонял перед ней своей головы, только поэтому остаюсь я на своем посту и останусь на нем до последнего часа».

Июньские бои, представление «за отличия» к ордену Святого Георгия сделали имя Дроздовского широко известным не только в своей армии, но и в других армиях Румынского фронта. В том числе и среди союзников-румын, представителей стран Антанты (особенно французов) при короле Фердинанде I. Последний скажет свое слово, когда полковник-генштабист под Яссами, ставшими временной королевской столицей (Бухарест был в руках австрийцев), начнет собирать вокруг себя белых добровольцев.

Военный орден Святого великомученика и победоносца Георгия полковник Генерального штаба Дроздовский, как и Золотое оружие, получил без особых, то есть «привычных», фронтовых задержек. Приказ о том по 4-й армии Румынского фронта состоялся 26 ноября 1917 года за подписью командующего армией генерала от инфантерии Л. Ф. Рогозы.