8. Не роптать, если бы случайно оказался недостаток обуви, одежды, пищи или она оказалась бы не вполне доброкачественной.

9. Также не роптать, если бы оказались неудобства в расквартировании, как то: теснота, грязь, холод и прочее.

10. Не употреблять спиртных напитков и в карты не играть.

11. Без разрешения своих начальников от своей части не отлучаться.

12. В случае неповиновения, дезертирства, восстания, агитации против дисциплины подлежу наказанию по всей строгости законов военного времени».

Каждая такая акция скреплялась подписью добровольца. Находились люди, которые в последний момент не решались взять на себя такие обязательства, с одной стороны простые для военнослужащего, с другой — ко многому обязывающие в преддверии Гражданской войны в России, дыхание которой ощущалось прежде всего на ее окраинах.

Последняя неделя января 1918 года показала, что генерал Кельчевский для роли организатора Добровольческого корпуса совсем не годится. Он начал с того, что раздул штаты своего штаба до невероятных размеров, формируя строевые части «остаточным порядком». При этом он начисто забыл о пропаганде идей русского добровольчества и целей создаваемой белой силы.

Положение же дел в 1-й Скинтейской бригаде смотрелось совсем иным. Дроздовский через своих вербовщиков продолжал притягивать к себе все новых и новых добровольцев. К началу февраля в его бригаде числилось уже свыше пятисот решительно настроенных людей, почти сплошь фронтовиков. Они ждали своего часа, когда их «бросят в поход и в бой».

Вскоре в корпусном руководстве произошел раскол. Это случилось в первых числах февраля на совещании в штабе 9-й армии, где Кельчевский собрал совещание командования добровольческих формирований.

— Господа офицеры, о положении дел в корпусе нам доложит начальник его штаба генерал Алексеев.

— Анатолий Киприанович, господа. На сегодняшний день в корпус, по представленным мне данным, записалось пять тысяч человек. Большинство из них офицеры. Но, как боевая единица, добровольческий корпус не боеспособен. Это факт.

— Как так? Пять тысяч бойцов и в них нет боевой силы? Объясните, пожалуйста, Сахаров, сказанное вами.

— Анатолий Киприанович, из пяти тысяч человек три находятся на штабных должностях по всему фронту, и к месту формирования бригад почти никто из них не прибыл.

— Прибудут, уверяю вас. Телеграммой за подписью Щербачева будут вызваны к нужному дню. Что у вас с остальными двумя тысячами добровольцев?

— Полторы тысячи из них значатся в списках Кишиневской бригады. Но это гоголевские мертвые души.

— Доказательства, Анатолий Николаевич?

— Пусть вам их изложит командир Кишиневской бригады генерал Белозер, Анатолий Киприанович.

— Генерал Белозер, прошу вас объясниться.

— Начальник штаба корпуса прав. От генерала Асташова, моего предшественника, мне достался списочный состав бригады в полторы тысячи человек, а в Кишиневе я не могу собрать две-три сотни человек. Хуже того, винтовок почти нет. Пулеметы отсутствуют. Пушек — ни одной.

— Что вы этим хотите сказать, генерал Белозер?

— Только то, Анатолий Киприанович, что вместо Кишиневской добровольческой бригады на сегодняшний день в наличии есть только усиленная офицерская рота, вооруженная наганами, вальтерами и саблями. Не ей вести бой в поле — только нести в городе патрульную службу.

— Ясно. Генерал Сахаров! Анатолий Николаевич, что тогда в наличии из корпусных войск?

— Только бригада полковника Дроздовского в пятьсот штыков.

— И все?

— Так точно, все. Пятьсот штыков, которые рвутся в бой с большевиками и прочими разрушителями России.

— Если это все наши реальные силы, то тогда напрашивается мысль о невозможности похода на Дон, на соединение с отрядами Алексеева и Корнилова, с донскими казаками. Ваше мнение, Сахаров?

— Я считаю, что здесь слово должно быть за генералом Щербачевым, как старшим в русской части нашего фронта.

— А ваше мнение, полковник Дроздовский?

— Мое мнение таково: я готов с каким угодно числом решительных людей пойти на Дон к генералу Корнилову. И я перед вами даю слово офицера, что я доведу их к Дону!

— Но это же авантюрный ход, Михаил Гордеевич?! Пройти по всему Причерноморью с отрядом в пять сотен бойцов?

— И я проведу их на Дон. У меня не просто добровольцы-фронтовики, а большей частью офицеры. У меня многие из них с Георгиевскими солдатскими крестами. Ими русская армия может только гордиться.

— Дроздовский, армии уже больше нет. Все железные дороги запружены эшелонами с вооруженными дезертирами. Их толпы уходят в Россию по всему фронту. А отряды местных Советов? А в скинтейских бараках у вас всего пятьсот штыков.