– В первый раз слышу это имя. С чего вы решили, что я его знаю? Да и почему предприятие Научного двора должен возглавить какой-то китаец? Лучше бы помогли мне очки найти, Паша, чем глупые вопросы задавать. Нашли время.

– Вон они, – кивнул Паша, не делая попыток поднять. – Позади вас.

Профессор обернулся, согнулся, прошел по вздыбленным плитам, подобрал.

– Верно, они.

Он обернулся.

– Стар я по камням прыгать, так что я пойду, Паша.

– Я так не думаю, – лейтенант задумчиво вертел в руках нейроразрядник.

– Паша, вы же умный человек, умнее, чем ваш шеф. Бывший шеф. Будьте реалистом. Наши партнеры уже в курсе разработки «Невода». Они все равно его заберут. Лучше сосредоточиться на работе, с их ресурсами мы сможем построить установку, мощность которой будет выше на порядок, на два порядка! «Василиски», «фениксы», это все мелочи, мы «левиафанов» на цепи будем держать, понимаете, Паша?

– Понимаю, – кивнул Ермолин, и профессор рухнул на обломки.

Камни осыпались под ногами. Цветков встал рядом с Пашей.

– Живы? – спросил Цветков.

– Живы.

– Это ты их так?

Ермолин кивнул.

– Живы, – повторил Цветков. – Андрей умер. Только что. Перегрев.

Ермолин поморщился.

– Жаль парня.

Цветков не ответил.

– Что там было? Внутри?

– Не спрашивай, Паша, – устало сказал Цветков. – Ты же не хочешь знать.

– Это же ты сделал? – не отставал Ермолин. – Ты ее заглушил?

Какой-то невозможный звук долетел до них, лицо у Цветкова озарилось слабой улыбкой.

– Колибри! Милая!

Он поднялся, рысцой – откуда только силы взялись – пробежался по скалам и вернулся с белой козочкой на руках.

– Смотри, Паша, живая! Сколько народу поумирало, а она живая…

Он тихо попросил:

– Отпустил бы ты меня. Скажи, пропал без вести.

– Не имею права, – сказал Ермолин. – Ты единственный оператор «Невода». Главный свидетель.

– Вон у тебя два свидетеля лежат, голубчики. А операторов новых найдете. Все время кого-то находите.

Ермолин молчал.

– Она просила форму, – сказал Цветков, поглаживая козу. Колибри косила желтым глазом, дышала часто, тревожно. – Очень хотела воплотиться. Не знаю во что – в бога, в дьявола, сверхчеловека. Это был «левиафан», Паша, если не больше. Она давно вызревала, смотрела на нас, изучала… Я дал ей форму, единственную, которую мог придумать, ничего в башке ведь не было.

– И что… это было?

– Смерть, Паша. И она умерла.

Ермолин вздохнул. Задрал голову, глянул на облака.

– Вертушки скоро будут. Спасработы начнутся. Петров приедет, носом тут все будет рыть. Совсем скоро…

Цветков понял, встал, нелепо затоптался с козой.

– И куда ты?

– В Крым пойду.

– Прямо пешком? – изумился Ермолин.

– Зря, что ли, они этот мост забабахали? – сказал Цветков. – Хоть раз пригодится.

Он перехватил Колибри и, осторожно ступая по камням, двинулся по склону горы в сторону темной зелени леса.

Денис обнимал Катю. Она прижалась к нему, провалилась в беспамятный сон сразу же, как только это исчезло.

Туман рассеивался, солнце пробилось сквозь облака, просунуло горячие пальцы в разбитые окна, и все вокруг засверкало алмазным блеском куда как богаче, чем тусклая груда сокровищ на полу.

Ярцев смахнул рыжий завиток с Катиного лица.

Она пошевелилась, открыла глаза. Посмотрела на него серыми глазами, словно возвращалась из далекого-далекого путешествия, и не сразу узнала.

– Я стих вспомнила, Ярцев. Из рассылки.

– Кать, ты помирать будешь – и то стихи станешь читать.

– Иди ты! А лучше сиди и слушай!

КОНЕЦ