– Петя… – осторожно позвала Алина. – Петь, ты чего?

– Нормально, – еле ворочая языком, сказал Шевелев. – Посижу.

Алина метнулась к столу, принесла стопку коньяка. Шевелев, не глядя, опрокинул ее, выдохнул. Онемение, сковавшее его изнутри, разжало тиски, отступило.

Он встал, пошел на второй верх.

– Я полежу немного, Алина.

– А Маша? – хором спросили женщины.

– Оставьте ее, – бессильно сказал Петр. – Сама выйдет.

– Ужас какой, – сказала Катя. Они сидели на слоистых валунах, позади двухсаженная стена искусственного камня – лоб набережной, впереди, в пяти аршинах, начиналось море. Узкая полоска каменистого солнцебрега тянулась саженей на двадцать. Дальше набережная кончалась, начинался скалистый лом берега и тянулся до самого старого причала, закрывшего пол-окоема.

Сюда точно никто из приезжих не захаживал, здесь никаких развлечений, кроме тех, что люди несли с собой и оставляли потом морю. Вода перемалывала в мягкой пасти бутылки до прозрачных, как леденцы, окатышей, растворяла бумагу, сгрызала дерево, и только многомерник, вездесущий многомерник шуршал на камнях. Удобная штука этот многомерный материал, все из него можно вылепить. Раньше его называли пластик. Но море медленно перетирало и его, морю торопиться некуда. В бурых водорослях прятались крохотные крабы, чуть что, они прыгали в воду, забивались под камни.

– Жуть, – повторила Катя.

Она снова и снова пролистывала запись Дениса. Потом полезла в «Облака», в суджукские содружества, которые уже взорвались веером ярких ярлыков «Веселовский все», «Федя!!!» и так далее.

– Пишут, что Федя в мертвосне, – сказала она. – А запись чего не выложил? Это ж бомба, набрал бы подписчиков под тысячу разом.

Ярцев пожал плечами.

– Не знаю, почему вообще записал.

– Ты что, из анциферов? – прищурилась Локотькова. – Из тех, которые бегут от сетевого общества? Вот бы не сказала.

– Да ну, глупости какие, – поморщился Денис. – Я что, похож на придурков, которые свои удостоверения жгут, страницы удаляют и в землянках живут? Просто не люблю это. Как будто оттого, что я снимок сделаю или запишу, или еще круче, объем сниму, я сам стану кем-то другим. Каким-то более живым, чем до этого. Как будто оно, то, что я снял, мне принадлежит, хотя на самом деле ничего тебе не принадлежит. Вообще. Вот ты сейчас летишь на крутой тачке, рядом девочка, а впереди долгая и счастливая жизнь. А потом раз – и тебя как господь бог сщелкал. И все изменилось, и жизнь у тебя другая, и сам ты другой. Если жив вообще. Не знаю, сложно все это объяснить… Да и зачем тебе!

Ярцев разозлился – непонятно на что, забрал у Кати умник.

Она не обиделась, вздохнула:

– Жалко Федю. А с Улитой ничего, ни царапины. Бывает же так, уцелела.

– Может, и ни царапины, – сказал Ярцев. – Только вряд ли она уцелела.

– В каком смысле? – насторожилась Катя.

Денис вспомнил улитины глаза – без тени страха, промытые счастьем, посреди того ужаса. Не бывает таких глаз у нормального человека в таком положении.

– Так, чудится, – отмахнулся он. – У тебя-то что случилось?

– День сегодня какой-то безумный, – задумчиво сказала Катя. – Федя… и еще.

Она откинула рыжие волосы, качнула серьгами – большими кольцами, внутри которых завертелись кольца поменьше, а внутри еще, и еще – не серьги, а прямо модель частицы с кольцами янтарников.

Денис вдруг подумал, что в школе она такие не носит. Это что же – она на встречу с ним надела?

Да ну, бред. Мало ли где моталась после гимнасия, вот и нацепила серьги.

– Нет, со мной все хорошо, у подруги беда. Большая беда.

Ага, подумал Денис, сейчас я бы должен был спросить: «Может, помочь?»

Но он не спросил.

– Ненавижу это слово, – вдруг продолжила Катя. – Дольница. Куда бы ни пошла, они тебе в лицо: девочка, ты по доле? Девочка, ты же понимаешь свое положение? Будь умницей, Катя, учись хорошо, иначе знаешь, что будет. Ненавижу.

Денис молчал, но девушка его прекрасно понимала.

– Тебе без разницы, – мотнула она головой. – Ты из высшего разряда. Что тебе рассказывать?

– В разряд распределяют после второго испытания, в одиннадцатом, – напомнил Ярцев. – Так что ты там можешь оказаться, а я пролететь.

– Сам-то веришь?

– Так в чем беда? – спросил Денис. – У твоей подруги?

– Тебе-то что? – криво усмехнулась Локотькова. – Ты можешь из кармана две тысячи алтын вынуть?

Ярцев присвистнул.

– Зачем тебе столько?

– Не мне. Ей. Видишь ли, дорогой Денис, власть Нового Российского Союза заботится о народе, но забота эта опирается на основу ответственности. Уроки «Роднознания» прогуливал?

– Нет, я эту лабуду помню. А вот ты к чему ее вспомнила?

– Это не лабуда, – зло сказала Катя. – Ты про закон о «материнском долге» слышал? Да откуда, тебе же не рожать.