Шрифт:
Поселенец шагнул вперед, махнул тесаком, глава попятился. Денис выключил вещание. Раньше «Суд божий» ему нравился, а теперь что-то не хотелось смотреть.
Глава сорок первая
Ее разбудили в Ростове. В дверь постучали, долго, требовательно. Катя подняла голову, глянула на умник. Полпервого ночи. Совсем сдурели.
Она открыла дверь, сонно заморгала. Проем заслоняла фигура сыскаря, из-за его спины выглядывала проводница.
– Вот она, полюбуйтесь! – закричала проводница. – Стоит как ни в чем не бывало!
– Грамоты, проездной, подорожную будьте добры, девушка.
Катя в оцепенении дала гимнасический пропуск, «мамино» разрешение на выезд, распечатку проездного, которую сделала на ж/д-приемище.
– Это – не грамота, – сыскарь покачал гимнасический пропуск между пальцев. – Где ваше свидетельство о рождении?
Катя замялась.
– Да что вы с ней разговариваете? – вспыхнула проводница. – Мошенница она!
Она оттеснила Катю, метнулась в палаты и тут же вернулась с добычей.
– Вот, пожалуйста! – она бросила на столик при входе читальные сборники, обертки от шоколада, пустые картонки от сока, обертку быстрого обеда, все, что Катя вчера у нее купила за наличные.
– У меня все расписано, она алтын на десять погуляла. А расплатилась чем, знаете? Вот этим!
Проводница вывалила на стол ворох каштановых листьев.
Катя онемела.
– Одевайтесь, девушка, – сказал сыскарь.
– Это ошибка, – пролепетала Катя. – Я ей деньги отдала, не это…
Руки ее дрожали, мысли скакали как блохи. Откуда, что произошло? Как же так получилось?
– Одевайтесь, в отделении разберемся, – утомленно повторил сыскарь.
Катя медленно одевалась, сыскарь стоял у дверей, проводница что-то возмущенно ему шептала. Платье, сумочка, умник – все было новое, с иголочки, из «Ирия», значит, ей все это не приснилось. Но откуда тогда эти листья?
Она нащупала в кошельке платежку «Лунчуаня», вытянула ее…
Красный скидочный ярлык «Самобранки» обещал ей скидку в пять долей с каждой покупки больше одного алтына. Срок действия ярлыка истек еще в прошлом году.
Больше ничего в кошельке не было.
Она вышла из палат, опустив голову, пальцы нервно теребили сумочку от Амалии Дагубатти.
Сыскарь легонько взял ее за плечо, повел вперед.
– Правильно, разберитесь с ней! – торжествовала проводница. – Надо же, такая молодая – а уже такая ушлая, вот мошенница.
На шум из соседнего купе выглянул мужчина, заспанный, в дорогом ночном платье, с холеным белым лицом. Равнодушно посмотрел на Катю и закрыл дверь.
– Вы уж ее накажите, – напутствовала проводница, когда они уже спустились на перрон. – Чтоб неповадно было!
– Семенов, сними с проводника показания, – устало сказал сыскарь. – Узнай, как несовершеннолетняя Локотькова без грамоты и подорожной попала на поезд.
Проводница поблекла.
– Так ведь я же все уже рассказала…
– Значит, помните все хорошо, – урядник, топтавшийся у дверей, полез в вагон. – Вот сейчас под запись и повторите.
В Ростове было холодно. Накрапывал дождь. На соседних путях стояли военные составы, под зачехленными полотнищами топорщилось что-то массивное, угловатое. Катя смотрела под ноги, шагала новенькими туфлями через лужи, в них качались отражения светильников, небесные огоньки воздушных шаров наблюдения, потом мелькнули зеркальные, перевернутые буквы названия ж/д-приемища, и они пошли по переходам.
Мимо бежали люди с сумками, жужжали токовозки носильщиков.
«Жизнь моя, иль ты приснилась мне», – дурацкая строчка, никак не могла ее выкинуть из головы. Ребристые стены, забранные металлическими щитами, грязная плитка на полу. Ее провели по темным служебным проходам, по узким глухим лестницам, где громыхало железо, и привели в путевое сыскарное отделение.
– Ну, Локотькова Катерина Федоровна, рассказывай, – десятник Игнат Мельников откинулся на стуле. – Куда путь держишь?
– В Москву, испытания сдавать, – сказала Катя. – Все же знаете.
– Испытания, в ноябре… Тьфу, овсене? – прищурился десятник. – Нет такого училища в ведении ПОРБ. Так что заканчивай песни петь. Говори, зачем в Москву собралась?
– В училище поступать, – ответила Катя, не поднимая глаз.
– Дим, ты слыхал, она проводнице вместо денег сухие листья подсунула? – он повернулся к уряднику, который хмуро поглощал быстрорастворимый обед «Купеческий» из переносного короба. Полный обед из трех блюд, в одном корытце салатик свеженький, в другом картошечка с подливкой, в третьем борщик наваристый. Сбоку надпись: «Скушай, молодец, обед и забудешь про семь бед». Маме в отделе народного попечения такие выдавали. Редкостная дрянь.