Шрифт:
Начерченная от руки схема Унжлага с названиями некоторых лагерных пунктов.
Голос за кадром:
– Точной цифры, сколько было почти на стокилометровой ветке Унжлага лагерных пунктов, пока нет. Есть лишь некоторые названия. Их приводит в своей книге Альфред Мирек: «Седьмой лагпункт – санитарный (для больных, инвалидов, сильно ослабших). Двенадцатый лагпункт назывался „сельхоз“, здесь делали хозяйственный инвентарь для других лагерей. Одиннадцатый лагпункт окрестили „человеческая свалка“. Для самых слабых и истощенных, кто был на грани смерти».
В обычных лагерях узники, которые занимались заготовками леса, вставали в 5 часов утра, работали по 10 часов. Минимальная норма на заключенного – 4 кубометра леса. За перевыполнение давали добавочную пайку хлеба и кашу.
Разрешалось писать и получать письма. Пол листа бумаги стоил 150 граммов хлеба.
Владимир Смирнов.
Голос за кадром:
– Из рассказа Владимира Смирнова о своем репрессированном отце, который просидел в лагере четыре года.
Автор фильма:
– А письма он присылал оттуда?
Владимир Смирнов:
– Присылал… 3 или 4 письма за все время. Ну, он приехал, все рассказал мне.
Автор фильма:
– В то время, какие письма были, с маркой? Помните?
Владимир Смирнов:
– Нет, без марки. Треугольное. Как солдатское письмо шло. Вот это я помню.
Голос за кадром:
– Отца Владимира Смирнова арестовали 20 июля 1950 года. Жили они тогда на улице Островского. Попал отец не в Унжлаг, а в новые лагеря поселка Междуречье Красноярского края. Вероятно, так же начинался и Унжлаг, когда сюда привезли первых заключенных.
Владимир Смирнов:
– Спали они там, палатка была общая. Посредине была бочка топилась. А палатка была длинная, 200 человек жило. Кто, говорит, к бочке был, там потеплей, а кто крайний, там замерзали люди прямо живые. Утром встанем, замерз, все. Спали – были нары сделаны из бревен, неотесанные ничего, прямо накатанные такие. А в голову клали они обрубок дерева заместо подушки. А прижимались друг к другу настолько плотно спать, что не могли повернуться, только по команде поворачивались на другой бок.
Голос за кадром:
– Заключенных в Унжлаг привозили по железной дороге.
Открывается книга «Архипелаг ГУЛАГ» А. Солженицына.
Голос за кадром:
– «На станции Сухобезводная сколько раз, двери вагона раскрыв по прибытии, только и узнавали, кто жив тут, кто мертв…»
От станции до лагерных пунктов развозили в вагонах. Хорошо, если лагерные пункты были уже построены, хуже, если были только палатки, и совсем плохо, когда ночевать приходилось под открытым небом, у костров, а днем строить бараки.
Павел Алексеев:
– Мы с ребятами обошли многие вот эти лагпункты, где тогда еще пять лет назад остались стены одной из бани лагерной, значит, вышки разрушенные, мосты деревянные разрушенные. И когда идешь по этим бывшим усам, где проходили железнодорожные рельсы, по которым заключенные свозили лес на большие станции, то природа настолько дремучая, что, кажется, идешь по какой-то глубокой траншее. И когда выходишь на эти места, где раньше находились лагеря, то как-то убивает вот этот шквал солнца, шквал ветра…
Голос за кадром:
– До сих пор места бывших лагерей Унжлага хранят какую-то особую память о заключенных. Ржавеет, превращается в пыль колючая проволока, рассыпаются в прах человеческие кости, но эта особая память остается. Ее чувствует каждый, кто сюда попадает.
Евгений Королев, ученик 10 класса школы №23 города Костромы.
Евгений Королев:
– Атмосфера такая… Приходишь, а там все иван-чаем поросло. Почти ничего не видно, не сохранилось. След от колеи железнодорожной увидели, вот шли тогда по ней. Неприятные ощущения были, когда заходишь туда.
Автор фильма:
– Неприятные, какого рода? Что-то фантазировалось, что здесь…
Евгений Королев:
– Ну, представлялось, как здесь шли узники, эти политические заключенные. Просто, когда ни за что их наказывали, когда они умирали там… Некоторых вообще расстреливали, потому что не мог выполнить норму. Когда все это представляешь… Надо там стоять просто и смотреть на все это. Атмосфера вообще неприятная… Но поучительная.
Автор фильма: