Вкрадчиво поглядывая в зеркало над ветровым стеклом, Казыбек вдруг увидел в нем отражение своего лица и, чуть не вскрикнув от удивления, закрыл правой рукой щеку. Так и есть: в спешке он забыл побриться! Вчера, возвратись с маршрута, едва проглотил бутерброд, запив остывшим чаем, свалился в постель. А утром только одно на уме — не опоздать бы! Пока дозвонился на стоянку машин, собрал кое-какие вещи в дорогу… А там скорее, скорее к чабанскому аулу. Такое случалось с ним иногда и прежде, но сейчас? Сидеть кое-как одетым куда ни шло, но… небритым, с жесткими колючками на лице?.. Рядом с девушкой, в которую по-мальчишески пылко влюблен?!

Казыбек незаметно для себя нажал на тормоз, и машина остановилась. Замерло все и в нем от ощущения безысходности. Вообще-то геологи, особенно молодые, считали неким шиком, модой, если угодно, признаком современного мужчины ношение бороды и усов. Это определенно входило в понятие романтики, служило эквивалентом зрелости. В мужском кругу с густой растительностью на лице ты свой человек… Но рядом с «газелью», которую хоть сейчас на всемирный конкурс красоты, Казыбек чувствовал себя мужланом, грубым и беспардонным. Он верил в любовь с первого взгляда. Но если возможна любовь, значит, не исключено и отвращение после одной минуты пребывания рядом с человеком, производящим неприятное впечатление?

Небритое лицо, казнился геолог, может нанести этому трепетному созданию душевную травму. Такие девушки нисходят с небес по одной за сто лет, их присутствие облагораживает все живое вокруг. Они совершенствуют собою мир, потому и надеются, по крайней мере, на понимание того, чего они стоят. Душа Меруерт чиста, как хрустальная ваза. Она и хрупка одновременно. Сумеешь сберечь в первозданном виде — всю жизнь этот целостный сосуд будет ласкать твой слух чистым звоном, чуть пережал или уронил однажды — рассыплется ненужными осколками.

Самоистязаниям Казыбека положила конец Меруерт. Она повернула к нему свое не утратившее младенческой прелести лицо, будто не замечая растерянности спутника, спросила — словно пропела:

— По какой дороге поедем?

— Напрямую, через перевал, — ответил, загораживая щеку, Казыбек и кивнул на гряду гор, открывшуюся справа.

День выдался ясным. Небо, продутое ветрами, было прозрачным, будто отполированное стекло. Несмотря на то что уходил август, благодатная природа рудного края оставалась в пахучем листозвонном наряде. Лето, будто упорствуя в своем желании сверкать красками и согревать все живое теплом, цвести и плодоносить, продолжало свое победное шествие по горам и падям. Сочная трава после недавних дождей поднималась в пояс человека, дикий шиповник манил к себе крупными алыми плодами. А низины, лога и пади превратились в море цветов. Бурливые, напористые по весне реки сейчас углубились, стали плавными и протекали под настилами мостов спокойно. Узкие чабанские тропки, еле обозначившиеся по весне, превратились в широкие проселки, хоть телегой по ним гони.

Пока ехали по грунтовой дороге, «рафик» нельзя было пустить на полную скорость. Приходилось объезжать рытвины, выискивать места, где посуше. Иногда машина шла по луговине — объезжали невесть откуда взявшиеся лужи и заводи. Так, преодолевая с особым старанием каждую сотню метров, они выбрались к полудню на трассу известного в этом краю Восточного Круга. Дальше дорога пошла веселее. Ухоженный заботливым механиком, «рафик» будто сам по себе катился, с задорным ревом брал крутые подъемы. Пыли, так надоевшей на проселочной дороге, уже не было. Навстречу путникам тянул прохладный бодрящий ветерок.

Долго молчал Казыбек, приходя в себя, а душа рвалась к беседе. Как начать разговор? О чем занимательном поведать такой чуткой, такой понятливой девушке? Рассказать о геологии, вспомнить что-либо из скитальческой жизни разведчиков? На память всякий раз приходило нечто мужское, грубое и курьезное, на что была горазда бесцеремонная в трепотне братва, изнывающая то от непомерного труда, то от вынужденного безделья. К чему забивать голову девчонке, готовящейся в педагоги, всякими премудростями отшельнической жизни цивилизованных бродяг? Начать, как бывает, с осторожных расспросов? Как, мол, живешь, девушка?.. Но это не всякой из них нравится. А знать о Меруерт что-нибудь с ее слов хотелось бы. К примеру, о нынешнем учении, особенностях профессии преподавателя музыки, пения…

Самую малость о ней Казыбек услышал из непродолжительного разговора с Рахымжаном. Отец девушки — металлург, печевой по выплавке свинца. Семья с тремя детьми — у Меруерт две старшие сестры — живет в коммунальной квартире, как большинство ускенских рабочих семей.

— Хочу спросить, Меруерт, — проговорил геолог. — Кто придумал для вас такое красивое имя?

— О, это мамина фантазия! — охотно отозвалась девушка, взглянув на молчаливого попутчика. — Мама у нас мастерица на такие штучки. Всегда что-нибудь изобретет, чтобы потешить дочерей. В нашей семье сейчас три драгоценности: Гаухар, Жаухар, Меруерт…[9] Как вам это нравится?

— Славные имена! — воскликнул Казыбек. — Ваша мама и в самом деле с фантазией!

— Куда уж больше! — проговорила девушка смущенно. — В ней эту черту характера все подмечают. А мы, ее дочери, самые обыкновенные девчонки. Учимся…

Меруерт вдруг словно прорвало, принялась рассказывать о маме.

— Если бы не война, кто знает, кем бы она стала? Быть может, солисткой в хоре… Услышали бы вы, Казыбек-ага, как она поет! Я просто гадкий утенок против нее. У мамы от природы поставленный голос. До войны она окончила семь классов. А тут фашисты напали… Всех ровесниц призвали в ФЗУ, затем к станку. Вот она и попала на металлургический комбинат. Начинала с подсобницы. Обидно!