Шрифт:
— Тогда, я думаю, нам нет смысла заявлять в милицию, иначе, чего доброго, нас самих обвинят в разбойном нападении.
Они проехали еще двадцать минут. Наталья, совершенно успокоившись, показывала дорогу. Афанасьев ненавязчиво, но очень внимательно успел расспросить ее обо всем — о работе, муже и о том, каким образом она оказалась в той машине. Когда они, наконец, подъехали в дому ее родителей, она поблагодарила его за интуицию, которая спасла ее в этот вечер.
— Ну что вы, Наталья, это я сам себе благодарен за то, что имел удовольствие познакомиться с вами, пусть даже в столь скверных обстоятельствах. Моя визитная карточка у вас есть, так что звоните — всегда к вашим услугам.
— Спасибо, — и она почти кокетливо улыбнулась. — Ой, чуть не забыла — ваш пистолет.
— Оставьте себе на память, не дай Бог, но вдруг пригодится.
— Хорошо, спасибо еще раз. Счастливо, ребята.
Она уже открывала дверцу, когда Афанасьев, щелкнув замком дипломата, достал и передал ей какой-то пакет.
— Не сочтите за нескромность, но я уверен, что это вам подойдет.
— А что это?
— Потом посмотрите.
Она взяла пакет и, вновь поблагодарив всех троих, захлопнула дверцу и пошла к подъезду. За ее спиной заурчал мотор отъезжавшей машины, но Наталья не обернулась, хотя чувствовала, что все трое смотрят ей вслед. Войдя в освещенный подъезд, она наконец взглянула на пакет, который несла в руках. Это был комплект сверхмодного французского белья.
7
Едва открыв дверь, Наталья наткнулась на свою сестру, которая стояла в прихожей перед зеркалом.
— Привет.
— Привет. Ты… ой, что это…
— Тихо, — она прижала палец к губам, заметив ее испуганный взгляд, — потом все объясню, родителям только ничего не говори.
— А что случилось?
— Потом, потом, все потом. — Она быстро скинула пальто, прямо из коридора прошла в ванную и заперла дверь.
— Галя, кто пришел? — послышался издалека голос матери.
— Это я мам, привет, — пришлось откликнуться Наталье, — я очень замерзла, сейчас приму душ и выйду.
— Ужинать будешь?
— Обязательно и даже ночевать останусь.
— А как Сережа, у вас ничего не случилось?
— Нет, нет, все в порядке. Галка, принеси мой халат и повесь снаружи на дверь.
Чтобы прекратить дальнейшие расспросы, она включила горячую воду, но прежде чем раздеваться, внимательно исследовала в зеркале свое, показавшееся незнакомым лицо. Слава Богу, синяков нигде не было, но глаза все еще оставались какими-то испуганными и отчужденными. Ох, неужели все это было с ней всего час назад?
Юбка и кофта оказались практически целыми, ну, а о белье говорить не приходилось.
«Интересно, — подумала она, складывая остатки бюстгальтера и колготок, чтобы потом незаметно выкинуть, — как этот Афанасьев догадался, что на мне все растерзано? И откуда у него в дипломате оказался комплект женского белья? Любовнице, что ли, вез?»
Прежде чем залезь под душ, она не удержалась и, стоя голой перед зеркалом, вскрыла пакет. И с изумлением извлекла оттуда невесомые ажурные трусики и бюстгальтер ослепительно белого цвета. Да у него есть не только вкус, но и глазомер, а ведь она была в зимнем пальто!
Вдоволь налюбовавшись, Наталья отложила белье в сторону, влезла в ванну и с невероятным наслаждением подставила плечи и грудь под горячие струи воды. Это было такое блаженство — смывать с себя не только холодный озноб, но и всю мерзость прикосновений этих ублюдков!
Она трижды намылилась и трижды смывала воображаемые следы их лап. И ей вновь стало так обидно за пережитое унижение от тех, кого бы она и близко к себе не подпустила, от жалкой беспомощности, которая заставляла кричать ее — такую самоуверенную и красивую — от страха перед этими грубыми скотами, в чьей власти она так непростительно глупо оказалась. Особенно этот Зефир, который так больно дергал ее за волосы и все требовал самого гнусного унижения… Слезы вновь потекли по ее щекам, смываемые горячей водой.
— Наташа, я принесла халат, — раздался из-за двери голос сестры.
— Спасибо, — тихо всхлипнув, отозвалась она, — я потом возьму.
— Тебе, кстати, муж звонил.
— Давно?
— Час назад.
— Хорошо, спасибо.
Ее милая сестрица, которая была младше почти на пять лет, отличалась удивительно вздорным характером, в котором жевательная, как Наталья ее называла, невозмутимость (то есть невозмутимость выражения лица человека, жующего жвачку) сочеталась порой с самыми отчаянными выходками. Одна из них, которую она выкинула еще в пятнадцатилетнем возрасте, ей особенно запомнилась.
Галина с подругой додумались до того, что рисовали тушью на кальке изящно сложенные фиги, затем наклеивали их на смотровые глазки, звонили в двери и убегали.
«Хорошо хоть не фаллосы», — заметил по этому поводу Сергей, когда однажды Наталья рассказала ему об этом. Внешне сестры не слишком походили друг на друга. Галина была очень симпатичной, стройной девчонкой с трогательным, полудетским выражением лица, которое иногда сменялось прямо-таки жутким коварством, когда ее увлекала очередная проделка. На ее задумчивые глазки клевало столько мужчин всех возрастов и положений, что, когда сестры еще жили вместе, звонков с просьбой «позвать Галю» было едва ли не больше, чем Наталье. Впрочем, она не так легко давала свой телефон.