Врагу вдогонку.

Весь день немецкие бомбардировщики не давали покою.

Я шел с Беляковым в морской батальон; бомбежка заставила нас целый час лежать в противотанковом рву.

Прижавшись к теневой стороне, Беляков рассказывал об Архангельске — своей родине, о том, как рвался он к Черному морю и как сейчас сердце тоскует по беломорским берегам. Тринадцать лет Беляков прослужил в армии, командовал взводом, ротой, был начальником штаба батальона, которым командует сейчас.

Лежа в своей канаве, мы были свидетелям того, как во время очередного налета немецкой авиации наш штурмовик «Ильюшин-2» пошел на лобовой таран и сбил атакующий его «мессершмитт». Оба самолета упали на нашу территорию.

Бойцы похоронили своего летчика у моря и поставили над его могилой памятник из белых известковых камней.

В корреспонденции о третьем дне я написал, что десантники хотят знать имя героя-летчика, хотят видеть его портрет, напечатанный в своей газете. Через три дня в газете «Знамя родины», сброшенной с самолета, мы прочли статью нашего поэта Бориса Котлярова «Таран в воздухе». В ней описывался увиденный нами подвиг. Имена летчиков — Борис Воловодов и Василий Быков. Оба были коммунистами. Первый — из города Куйбышева, ему посмертно присвоено звание Героя Советского Союза; второй — парторг эскадрильи, уроженец Ивановской области.

Как и первые два дня, третий день боя был заполнен массовыми атаками немецких танков и пехоты.

Во время одной из атак, когда танки подошли к домикам поселка на нашем левом фланге, мне пришлось быть на командном пункте командира дивизии.

Командир дивизии считает десантную операцию вполне удачной по замыслу, взаимодействию различных родов оружия и предварительной подготовке. Уверенность в своих силах, в своем превосходстве над противником — вот характерная черта командира дивизии и его десантников.

Как-то ефрейтор Александр Полтавец сказал мне:

— Мое стрелковое отделение оказалось сильнее четырех танков.

То же самое могли сказать командиры всех отделений.

Днем к берегу подплыли восемь бронекатеров с нашими пехотинцами. Катера шли развернутым строем, как на маневрах, прикрываясь дымовой завесой, пущенной с самолета. С замиранием сердца смотрели мы на мужество людей, подплывающих к берегу днем, под жутким обстрелом. Один катер немцы подожгли, но команда не покинула его, а продолжала до последнего своего дыхания вести огонь по врагу.

Как только затих обстрел, я с капитаном Повелко, который занимался похоронами убитых, пошел на берег. Мертвые лежали на песке. Рядом с ними лежали убитые чайки. Их крылья шевелила волна.

Весь день десантники вели бой. К вечеру они отбили семнадцатую танковую атаку немцев. Наступила темнота, а с ней и затишье.

Ночью в штабе шла кропотливая будничная работа. Несколько офицеров спали на охапке грубого душистого степного сена. Я уже дописал на краешке стола свою корреспонденцию.

Хотелось читать, но ни одной книги в поселке не было. И вдруг мичман Бекмесов вытащил из шинели толстую тетрадь, исписанную чистым, аккуратным почерком, и стал читать ее вслух. Это был дневник Татьяны Кузнецовой, работавшей в поселке бухгалтером.

Просто и трогательно русская девушка писала о своей мечте стать зубным техником, о том, как немцы убили эту мечту.

Она писала о своем отце:

«…Папу заставляют каждый день месить бетон, идущий на укрепления. Если бы не я, он покончил бы с собой. Меня немцы не тронули…».

Девушка, которая когда-то страдала от того, что была некрасива, сейчас благодарила судьбу за то, что родилась такой и не приглянулась ни одному немцу.

— «…Каждый день смотрю по утрам на восток, но я жду не солнца, а возвращения своих… — читал Бекмесов. — Когда-то наши девушки много пели, и я пела с ними, а сейчас все замолкли, и не столько потому, что запрещают немцы, а потому, что не могут петь соловьи в подвале…».

— Дайте мне этот дневник, — попросил я мичмана.

— Ни за что на свете. Я обязательно найду Татьяну и женюсь на ней, — ответил Бекмесов.

Вскоре мы услышали на нашем берегу отдаленный грохот и ночью увидели за Керчью орудийные сполохи. А еще через несколько дней прочли в газетах о высадке десанта севернее Керчи, о том, что захвачены населенные пункты Маяк, Баксы, Аджим-Ушкай. Войска получили возможность переправляться через пролив днем.

Мы ждали выхода к нам северного десанта. С надеждой смотрели ночами на север, где под самыми звездами стоял красный столб дыма, отражавший огонь пожаров.

Наступил канун праздника Великой Октябрьской революции.