Эмили улыбнулась, поняв, что бабушка, как всегда, на ее стороне.

— Только правда мне и нужна. А правда в том, что человек, которого мы знали под именем Шеридана Блейка, жив.

* * *

Саймон стоял перед зеркалом в гостиничном номере, прилаживая краешек накладной бороды. Эмили узнала его. В глазах ее была боль. И еще мольба сказать правду. Правду, которую он ей сказать не мог. Только бы она простила его, когда все это закончится.

— Извините, сэр, что вмешиваюсь не в свои дела, но разумно ли было подойти к мисс Мейтленд так близко, чтобы дать ей возможность себя разглядеть?

— В тот момент я думал только о том, что она собирается броситься с башни.

Дигби испустил глубокий вздох.

— Да, сэр, она тяжело переживает вашу кончину. Жаль бедняжку, ей-богу, жаль.

Сердце у Саймона болезненно сжалось при мысли о том, что пришлось выстрадать Эмили по его вине. Если повезет и его миссия благополучно закончится и Эмили простит его, то остаток жизни он посвятит заботам о том, чтобы улыбка никогда не сходила с ее уст.

— Что, по-вашему, мисс Мейтленд предпримет теперь?

Саймон аккуратно сложил края белого крахмального галстука, думая об Эмили. Ведь эта женщина уже отколола один номер — взяла и выдумала себе мужа. Одному Богу известно, что еще она выкинет.

— Не удивлюсь, если она выследит меня. Только для того, чтобы послать ко всем чертям за причиненные ей страдания. Что ж, будем надеяться, что миссия наша к тому моменту уже будет завершена.

— Сэр, если мисс Мейтленд вас узнала, несмотря на то что вы изменили внешность, контрабандисты тоже смогут вас узнать.

Саймон старательно завязал галстук простым, но элегантным узлом, как модно у американцев.

— Мисс Мейтленд знает меня лучше, чем контрабандисты.

Дигби поджал губы.

— Контрабандисты — народ подозрительный. Чем рисковать, они без лишних слов перережут вам горло, и все тут.

— Я намереваюсь посулить им очень большие барыши. Так что вряд ли они меня убьют.

— Если не сообразят, что вы агент министерства. Однажды они вас уже вычислили. Кто знает, как теперь повернется дело? Удастся ли вам уйти от них целым и невредимым?

— У меня нет выбора. — Саймон взял часы с умывальника. У него мурашки побежали по коже — ведь ему предстояло нешуточное испытание. И впервые в жизни ему было что терять — Эмили. Но если он не найдет настоящего изменника, Хью Мейтленда ждет виселица. Саймон захлопнул крышку часов и сунул их в карман жилета. — Пора.

— Сэр, не нравится мне все это. — Дигби взял с кресла черный сюртук Саймона, помог ему надеть его и сказал: — Очень может быть, что вы попадете прямехонько в расставленную для вас ловушку.

Сюртук из тончайшего сукна сидел как влитой. Если удача будет благосклонна к нему, контрабандисты признают в нем богатого американца. Если нет, его бренные останки пойдут на корм рыбам.

— Дигби, если у тебя имеются идеи насчет того, как другим способом обнаружить таинственного изменника, я охотно выслушаю тебя.

Свет керосиновой лампы упал на лицо Дигби, и сразу стали видны глубокие морщины, избороздившие широкое лицо старшины. Коротышка Дигби смотрел снизу вверх на Саймона.

— Позвольте все же заметить, сэр, что иногда вы не раздумывая рискуете собственной головой.

Саймон улыбнулся. Старшина искренне заботился о нем.

— Не только своей головой я сейчас рискую. Пембертон собирается арестовать Хью Мейтленда, если мы не раскопаем доказательств его невиновности.

Дигби кивнул.

— Я постараюсь обеспечить надежный тыл, сэр.

— Нет, я хочу, чтобы ты вернулся в дом Мейтлендов.

— Но, сэр…

— Ты же сам говорил: контрабандисты — народ подозрительный. Они будут следить. И если обнаружат, что за мной кто-то идет, быстренько избавятся от нас обоих.

Плечи Дигби опустились. Старшина вздохнул.

— И все же у меня было бы легче на душе, будь я рядом с вами.

Саймон сжал плечо старого товарища.

— Если все обернется скверно, ты все равно не успеешь прийти мне на выручку.

Дигби кивнул.

— Вы там поосторожнее, сэр.

— Постараюсь. В мои планы отнюдь не входит во второй раз присутствовать на собственных похоронах — по крайней мере в ближайшее время.

Эмили натянула удила так сильно, что конь вскинул голову и жалобное ржание прорезало тишину ночи.