Шрифт:
– Моя хитрая палка перестает быть защитой, если люди знают о ее свойствах. Но если предположить, что все выстрелы были сделаны тобой, то никто и не проведает…
Гвен ответила задумчиво:
– Не уверена. Или не вполне понимаю. Ведь все в автобусе видели, что ты стрелял из нее как из ружья!
– Так уж и видели? Сражение происходило в вакууме, в полной тишине.
Никто не слышал ни выстрела. И кто мог видеть, что я стреляю? Тетушка? Ее ранило прежде, чем я вступил в игру. Прошли всего секунды, но мы и говорим о секундах! Билл? Он возился с тетушкой. Екатерина с детьми? Сомневаюсь, что дети поняли, что именно видят, мать была в страшном шоке, да и сейчас ей вряд ли до свидетельств… Дражайшая Дайана и ее «изумительные» парни?
Один мертв, другой так наказан за то, что принял меня за бандита! Да и сама Дайана настолько сосредоточена на себе, что даже не врубилась в происходящее. Она посчитала, что какие-то докучные пустяки нарушили ее священные затеи. Ну-ка, повернись, я потру тебе спинку. – Гвен повиновалась. Я продолжал: – Давай усовершенствуем версию. Я покрою тебя в обмен на то, что ты покроешь меня.
– То есть?
– Моя трость и твой малыш «мийако» пользуются патронами одного калибра. Поэтому, значит, все выстрелы сделаны из «мийако», и не тобой, а мной! А ты, моя сладкая, невинная женушка, никогда и не помышляла о том, чтобы стрелять в чужих дядечек. Это тебя устроит?
Гвен так долго не отвечала, что подумалось, а вдруг я ее оскорбил?
– Ричард, а что если ни один из нас ни в кого не стрелял?
– Как, как? Это становится интересным! А ну-ка выкладывай!
– Я же легкомысленно почти забыла о том, что у меня есть пистолет, так же как и ты не думал о неожиданных талантах трости. Но ведь в некоторых местах чрезвычайно плохо воспринимают провоз незарегистрированного оружия. А пистолет между тем нередко спасал мне жизнь, и я вовсе не отказываюсь от мысли владеть им и впредь… И о нем так же, как и о твоей палке, никто не должен знать. Мы тогда все вместе бросились на пол, и меня никто не видел из-за твоей широкой спины, она же непрозрачна! Выходит, никто и не видел, что я стреляю!
– Н-да. Может быть. Но как же быть с трупами, которые валяются вокруг с пулями калибров в шесть с половиной миллиметров?
– Они убиты теми мясниками из «большого колеса»!
– Но они же стреляли лучами, не пулями!
– Ричард, Ричард! А почему бы им в придачу к лазерам не иметь еще и обычного оружия? Я уверена, что стреляли именно они!
– Снова «н-да»! Моя любимая, ты хитра, как искусный дипломат!
– Да нет, я не «как», я просто дипломат! Ну-ка, намыль меня посильнее, пожалуйста! Ричард, давай-ка обойдемся без «добровольных признаний»! Мы – всего лишь пассажиры, невинные свидетели, притом довольно-таки глуповатые. А как там подохли те «аграрии-реформаторы», нас не касается. Мой папочка советовал мне всегда держать карты сложенными у груди и никогда ни в чем не признаваться. Вот и наступило для этого время!
– И мой дядюшка говорил мне… то же самое! Гвен, почему ты не женилась на мне раньше?
– У меня не было раньше возможности обработать тебя, милый! Или наоборот… Ты готов принять душ?
Обтирая ее полотенцем, я вспомнил, что она уклонилась от ответа на один мой вопрос.
– Женушка-картинка, где ты научилась водить вездеход?
– Где? В Море Ясности!
– Как так?
– Да я просто наблюдала, как это делали Гретхен и тетушка. Сегодня я в первый раз сидела за рулем такой машины.
– Ничего себе! А почему ты этого не сказала?
– Любимый, если бы ты это знал, то начал бы беспокоиться. И понапрасну. Со всеми своими прежними мужьями я держалась правила: не говорить ничего такого, что бы могло озадачить или взволновать мужа. Если только этого можно было избежать.
Она одарила меня ангельской улыбкой.
– Поверь, так лучше. Мужчины всегда паникуют, а женщины – нет!
Меня разбудил громкий стук.
– Откройте дверь!
Я не мог сообразить, что ответить, поэтому промолчал. Широко зевнув, я решил, что еще сплю, и повернулся на правый бок. И тут меня словно пронзило: Гвен не было рядом!
Я вскочил так быстро, что у меня закружилась голова. Стук продолжался.
Не пейте шампанского в постели перед сном! Мне пришлось выдуть полбутылки выдохшегося пойла, прежде чем я стал способен что-нибудь сообразить. Теперь в дверь уже колотили.
В верхнюю часть моего протеза была воткнута записка от любимой женщины. Хитрая девчонка! Это вернее, чем воткнуть ее в мою зубную щетку!
Я прочитал:
«Мой несравненный! Меня одолела жалость, поэтому не стала тебя будить. Но мне надо кое о чем позаботиться, посему я ухожу. Сперва навещу „Старину Монтгомери“, передам скафандры и уплачу за их прокат. Там же куплю носочки и трусики для тебя и панталончики для себя. Сделаю еще несколько дел: оставлю у портье записку Биллу, чтобы он вернулся в номер и ждал. (Он появился после нас, и Ксия, как мы с ней и договорились, поместила его в одноместный.) После этого я навещу тетушку в госпитале имени Вайоминг Нотт и еще позвоню Екатерине.
Ты спишь, как бэби, и я рассчитываю вернуться до того, как ты проснешься. Если нет и если куда-нибудь смоешься, пожалуйста, оставь записку у портье. Люблю тебя, Гвендолин».
А в дверь все колотили. Я пристегнул протез и поглядел туда, где вчера озорница Гвен расположила в «романтических» позах наши скафандры. Их там не было. Натянув свою единственную одежду, я сбрызнул водой маленький клен, но это было излишне, так как Гвен о нем уже позаботилась.
– Откройте дверь! – донеслось снаружи.