В конце мая я уехала из Таиланда и была рада смене декораций. Я отправилась в Англию на Blenheim Triathlon (еще одна победа и больше денег!), прежде чем мы уехали в Лейзин на летние сборы. Наконец-то я смогла переехать в отдельную квартиру. Потрясающее место. У меня не было телевизора, и я часами сидела на балконе и смотрела на Альпы. Коровы неспешно прогуливались в долине, горы отражали звон их колокольчиков. Я слушала World Service по карманному радио, читала книги и даже писала сама – хайку, которым Сюзи научила меня в Непале.

Не то чтобы я пребывала в каком-то трансцендентном состоянии – я страдала расстройствами желудка и теряла вес. Мы жили на высоте 1000 метров над уровнем моря, но беговые дорожки и плоские трассы, на которых мы тренировались, располагались в Эгле, в долине. Ехать на велосипеде обратно в Лейзин было само по себе испытанием – часовой подъем по склону горы после всех кругов ада, которые мы проходили на тренировках. Я обожала этот подъем и все время старалась пройти его с наилучшим результатом. Но это на мне сказалось. Бретт считал, что я сбросила слишком много веса, и однажды объявился у меня на пороге с куском сыра грюйер и молочным шоколадом. «Я хочу, чтобы это исчезло за три дня», – сказал он.

Бретт не уважал учебники. Он презирал все, на чем стояла отметка «проверено экспертами». Он верил в то, что знает своих спортсменов и разбирается в этом спорте, а любая другая точка зрения помешает его работе. Нам были позволены массажи, но он не любил, когда кто-то ходил к докторам, потому что считал, что они не понимают природы триатлона. Он ненавидел науку, спонсоров, разнообразные федерации, большинство других тренеров и сертификаты, которые они где-то понабрали. Он был сам себе указ.

Представление о том, как устроен его мозг, можно было получить из его писем. Судя по ним, нормы письменной речи он не любил так же, как и все остальные. Однако в них есть своего рода поэзия – сложная, уникальная и пронзительная.

Я вернулась в Англию через две недели после Blenheim Triathlon. Бретт отправил меня на UK Ironman 70.3. Соревнования проходили на дистанции, которая не имела ничего общего с олимпийской дистанцией, которая к тому времени уже превратилась для меня в идею фикс. Казалось, будто Бретт передумал. Неужели он не уверен, что я смогу попасть на Олимпиаду? Я запаниковала от этой мысли. В какой-то момент он даже совершенно серьезно посоветовал мне сменить гражданство, чтобы увеличить шансы. Он советовал Филиппины, Непал или Сингапур. Но как бы я ни любила эти страны, такой совет не свидетельствовал о моем прогрессе.

Я поборолась с непривычной дистанцией и в итоге пришла пятой. Свою роль в этом сыграли и проблемы с переключением передач старичка «Кельвина» в начале и в конце гонки. На следующей неделе в Лейзине я отвратительно плыла (потеря веса плохо сказывается на плавании), и отправила письмо Тиму Уиксу, полное отчаяния из-за своих результатов в бассейне. Я видела, что цель принять участие в Олимпиаде в следующем году утекает как вода сквозь пальцы.

«Я не знаю, что происходит, – писала я. – Мне кажется, что в воде у меня нет сил. Я начинаю думать, нужно ли продолжать. Если я не смогу заставить себя плыть, все потеряно. Не знаю, что делать».

Тим знал, что не может ничего сделать, находясь в Англии, так что переправил мое письмо Бретту. Тот ответил ему длинным письмом и отправил мне копию. Позвольте процитировать некоторые избранные пассажи:

«…я не грублю, но крисси уникальна, б…, сколько проблем, а она еще не слишком хороша, я думаю об ironman, о призовом пьедестале, о гавайях, вот как я впечатлен всем этим».

«…но мы постоянно ругаемся из-за мелочей, и оба знаем, что с таким характером далеко не уйдешь, когда вокруг боль и кровь. Если я не прав, скажи, она вроде кажется сильной, будучи под напором, но такая хрупкая и жалкая, когда у нее нет проблем».

«…я ни черта не понимаю в этом. Некоторые люди ищут ответы, которые хотят услышать, другие борются с собой и терпят. Подобные слабости заставляют меня задумываться, не трачу ли я время зря».

«Крисси, у меня есть фраза, которая помогает мне быть успешным больше, чем что бы то ни было. Так вот – я думаю, выбираю и придерживаюсь решения! ничто не может сбить меня с толку. Ни плохие тренировки, ни плохие соревнования, ни плохое настроение».

«Тим, что бы она ни решила, меня устроит. Но это либо 100 % по-моему, либо никак. Иначе это будет просто бардак и напряжение сожрет ее изнутри. В лучшем случае она будет делать по-своему – или научится исполнять приказы, как нормальный рядовой. Тогда ей не придется пользоваться своим чересчур пытливым умом, чтобы уничтожить свои физические данные, коих у нее в изобилии.

В том же письме он задавался вопросом, мудро ли стремиться к Олимпиаде в следующем олимпийском цикле. Он не был уверен, что я пройду квалификацию, а даже если и пройду, это отберет два года моей карьеры. Я смогу составить другим спортсменам конкуренцию на Гавайях не раньше 2010 года, и кто знает, что может произойти до этого. Если бы мне был 21 год… но мне уже исполнилось 30, и мы должны были определить, к чему у меня есть талант. Он считал, что мое будущее за Half-Ironman. «Если мы все правильно разыграем, – сказал он Тиму, – она уже едет на мир на 70,3 [Half-Ironman]. Затем, в 2008 году, попробуем Гавайи». Тогда я не имела ни малейшего представления, что он подразумевает под Гавайями.