Повесть «Глубынъ-городок» и роман «Заноза» не связаны общими героями или географически: место действия первой — белорусское Полесье, а второго — средняя полоса. Однако обе книги перекликаются поставленными в них проблемами. Они как бы продолжают во времени рассказ о жизни, печалях и радостях обитателей двух районных городков в наши дни.
Оба произведения затрагивают актуальные вопросы нашей жизни. В центре повести «Глубынь-городок» — образ секретаря райкома Ключарева, человека чуткого, сердечного и вместе с тем непримиримо твердого в борьбе с обывательщиной, равнодушием к общественному делу.
Вопросам подлинного счастья, советской этики и морали посвящен роман «Заноза».
Обе книги написаны в близкой эмоционально-лирической манере.
Р2
О26
ЧИТАТЕЛЮ О КНИГЕ
Повесть “Глубынь-городок” и роман “Заноза” не
связаны общими героями или географически:
место действия первой — белорусское Полесье, а
второго — средняя полоса. Однако обе книги
перекликаются поставленными в них проблемами.
Они как бы продолжают во времени рассказ о
жизни, печалях и радостях обитателей двух
районных городков в наши дни.
Оба произведения затрагивают актуальные
вопросы нашей жизни. В центре повести
“Глубынь-городок” — образ секретаря райкома
Ключарева, человека чуткого, сердечного и вместе
с тем непримиримо твердого в борьбе с
обывательщиной, равнодушием к общественному
делу.
Вопросам подлинного счастья, советской этики и
морали посвящен роман “Заноза”.
Обе книги написаны в близкой эмоционально-
лирической манере.
I . Р А Й О Н Н Ы Й Н Е Б О С К Л О Н
1
К Глубынь-Городку, как к древнему городу Риму, с разных сторон подходят пять проезжих дорог. По
сухой погоде, поднимая облака пыли или же с надсадным жужжанием выбираясь из колдобин, полных
дегтярной грязи, если недавно прошли дожди, стремятся сюда, к районной столице, колхозные грузовики.
Въезжая в черту города, они сигналят, каждый на свой голос.
К бортам грузовиков липнут прохладные клочья ночного тумана, который так неохотно покидает по
утрам землю и все цепляется за придорожные кусты, оплетая их белой куделью. А тысячи брызг от топких
ложбинок, ручьев и бродов, невидимо скрытых издали в темно-зеленой густой траве, то и дело взлетают вверх
из-под зубчатой резины колес. “От Дворцов до Грабуня — сорок бродов и броденя”, — говорят в районе, но
никто те броды не считал, никто не давал им названия.
Белорусское Полесье — едва ли не самая низменная часть европейского материка. Когда-то здесь был
океан. И земля до сих пор не может забыть об этом: она полна влаги. В половодье полесские села кажутся
островами, плавающими по морю.
Тогда пробраться по глубынь-городокским дорогам под силу только одному райисполкомовскому
“газику”, славной машине защитного цвета. Бодро пофыркивая, он с налету берет броды безыменных речек, и
Пинчук, председатель райисполкома, наметанным взглядом старожила определяет по разливу рек, как будет в
этом году с травами.
Сам же Глубынь-Городок стоит тут с незапамятных времен.
Будто бы один из князей пинско-туровских, тех, что в разное время владели Пинском, Туровом и
Берестьем — на теперешней карте Брест, — посадил младшего сына на реке Глубыни стеречь ворота Припяти.
Княжич срубил крепость в дремучем лесу, окружил ее стенами из необхватных бревен. Как грибы в дождливый
день, стали подниматься вокруг хатки полещуков. Зачернели вспаханные поля. Народ бортничал, бил зверя,
курил смолу.
Доходили сюда и татары, и это была чуть ли не последняя их западная черта. Дошли и тоже осели в
тогдашних дремучих лесах по берегам славной Глубыни. До сих пор держатся у городчуков фамилии Бесан,
Гиреевы, Шахназары.
В снежные зимы Городок стоит, тепло укутанный в беличий мех, и иная птаха сверху, с птичьего полета,
может ошибиться, не разглядеть его среди окрестных лесов.
Да и в летнее время, ночами, когда электростанция выключает ток, он тоже погружается в первозданную
тьму и тишину.
Но зато с рассветом в Городке начинается своя хлопотливая человеческая жизнь. Перекликаются
сменными гудками кирпичный и молочный заводики, приземляется почтовый самолет, письмоносцы всходят на