Знаете ли вы, что пережили заключённые в концлагерях, что им пришлось испытать?
***
Виктория не спросила, сколько старушке лет, с улыбкой подарила букет дорогущих роз и коробку качественных, определённо вкусных конфет. Мило улыбнулась, приняв предложение выпить чай с печеньем и драгоценным подарком из горького шоколада, высказала пару комплиментов хозяйке дома. Девушка постаралась сделать всё, чтобы проявить открытое и даже слегка преувеличенное уважение, ведь она знала, что вскоре старушке придётся помучиться с рассказом…
Кухня была маленькой, но довольно уютной из-за различных мелочей: самодельных картин из бисера, изящной посуды за стеллажами, простенькой рамки с фотографией голубоглазого мужчины – сына, внука?.. Мария Петровна аккуратно высунула чайный пакетик из кружки, положила на блюдце, чтобы позже заварить второй раз. Взглянула на журналистку.
– Далеко же тебе пришлось ехать за мной, доченька… не стесняйся, бери печенье, оно не сладкое, – старушка потянулась ложкой к сахарнице. – Если не секрет, то почему именно я? Помню, там нас было очень много.
Журналистка покраснела, сжала в руках диктофон, задумалась. Всё же решила сказать правду:
– Из всех бежавших с того концлагеря заключённых, только вы, Мария Петровна, остались в живых.
Старушка вздохнула, положила ещё одну ложку сахара в чай. Хозяйка дома, конечно, огорчилась, расстроилась, но радость от того, что приехали именно к ней, была больше. Как и любому старому человеку, Марии Петровне нужны были внимание и общение, дефицит которых, к сожалению, испытывал почти каждый пожилой человек.
Ели мало, больше пили чай, переговаривались, обсуждали новости. Говорила в основном Мария Петровна, а Виктория заинтересованно слушала. Не притворялась, а вправду слушала.
– Ох, уморили! – журналистка вытерла слёзы, проступившие от смеха. – Пятьсот долларов за оплеуху, три дня в «обезьяннике» за драку подушками! Ну, немцы! Фуф… Ладно, Мария Петровна, я настроила диктофон. Думаю, начнём?
– Боюсь я, доченька, что деткам рассказ не подойдёт. Он слишком жесток.
– Наш журнал читают взрослые люди, – Виктория задумчиво поглаживала кнопку включения записи, взглянула старушке в глаза. – И ещё, если вы почувствуете, что не хотите говорить о чём-либо, вспоминать что-то, то просто умолчите. Вас никто не заставляет рассказывать всю правду, Мария Петровна.
Старушка жалостливо улыбнулась, кивнула. Боль от воспоминаний прошла уже давным-давно. Но было приятно ощущать заботу со стороны молодого человека.
– Пожалуй, доченька, я начну с того, что поясню: есть три вида концлагерей. В первом, промежуточном, решается дальнейшая судьба каждого заключённого: попасть в лагерь смерти – погибнуть быстро – или в лагерь принудительного труда – умирать медленно. Мне, к счастью, довелось попасть во второй….
***
Четыре утра – наилучшее время, чтобы проснуться…, конечно, по мнению надзирателей. Именно в этот час всех рабов: немецких коммунистов, социал-демократов, свидетелей Иеговы, гомосексуалистов, русских, евреев, женщин, детей…, – вывел из сна гневный рык штурмбанфюрера и металлический лязг ложки по тазику.
Этот концлагерь мало отличался от остальных: территория, огороженная колючей проволокой под напряжением, бараки, обеспеченные водой и отопляемые только не у заключённых, завод. Кроватей не было, заключенные спали на полу, друг на друге двумя, а то и тремя слоями.
После подъёма проводился единственный за день приём пищи. Сегодня враги не сжалились – принесли отвар – энергетик – и девять буханок хлеба на сто тридцать человек… На сто двадцать восемь: старик не пережил голодного сна, а ребёнок не смог встать с кровати – его отправили в душегубку.
Сто двадцать семь. Отец пошёл вместе с сыном. Его не остановили.
Перед выходом, по приказу штурмбанфюрера, все рабы тщательно помыли ботинки снаружи и внутри, чтобы кожа затвердела и натирала пятки в кровь. На территории концлагеря находилось два «бассейна» для умывания, в которых никогда не меняли воду. Тех заключённых, которые за пару минут не успели добежать и умыться, избили.
Утренняя прогулка продлилась до обеда. К этому моменту пленные сто раз прошлись вокруг концлагеря, потеряли ещё двоих товарищей и натерпелись показательных избиений на пути, подготовленных специально для них.
До вечера они копали ямы руками, куда свалили ещё четырёх своих друзей, не вытерпевших солнце, безумно жаркое именно в этот день.
Ходьба полезна для жизни! Пока не наступила ночь, они прошли ещё сто кругов и только тогда направились в зал, осунувшиеся, тощие, уставшие, уснули сразу.
***
– Их жестокость была в первую очередь направленна на то, чтобы сломить наш дух, доченька. Ты поймёшь, потому что сейчас я расскажу свою историю. Мы с мужем были партизанами и оба попали в плен. Нас обоих ждала отсылка в один и тот же концлагерь – огромная редкость! Я считала, что близость поможет нам выжить, справиться с горем, но за первую неделю лишь расцвёл бутон злобы, необъяснимой и сильной. Споры, ругань, обиды, ненависть… Однако несмотря на проблемы, мой первый муж дал мне отличный урок, пусть земля ему будет пухом. Это произошло летом, когда окна в бараках заключённых заколачивали досками, чтобы мы гибли по ночам от духоты. Все мы были… истощены. Понимаешь? Я не могла думать о ком-то другом, кроме себя: всё тело болело. А чувствовала ли я его вообще?
В стены завода были вбиты крючья, на которые ремнями вешали пленных, чтобы таким издевательским методом узнать, сколько тот или иной человек продержится без воздуха. Ремни любезно оставляли: хотите – вешайтесь сами. Помню, день был солнечным. Мой муж стоял впереди меня, пошатывался бедняга. И вдруг я почувствовала что-то странное, какую-то необходимость. Голова любимого поникла ещё ниже, он шагнул вперёд… А я продолжала стоять, хоть и знала, что могу, что должна…
Он повесился под аплодисменты надзирателей.