Шрифт:
Советник (ищет свою шляпу и палку): «Мне действительно надо это обдумать. Как бы там ни было, благодарю вас. Но только… хорошо, я обдумаю».
Советник знает, что ничего не станет обдумывать. Он не собирается никого судить, отнюдь, время вынуждает людей так поступать. Но как хорошо, что он не успел рассказать Кильморгену про брикеты, слава богу; до чего изменился этот человек! Впрочем, так ли уж велика между ними разница? Нет, дико даже вообразить, что он на такое способен.
X
В смятенных чувствах возвращается советник домой, взгляд его опущен, словно от стыда, Увидев валяющуюся крупную картофелину, он подбирает ее и машинально сует в портфель.
Советник разогревает вчерашний суп и обедает с Фридхельмом. Тот рассказывает, что овощей ему сегодня не дали, и что школьные булочки стали меньше, и что школе присвоили имя Генриха Гейне.
— Это что за тип?
Не дождавшись от дедушки ответа, он встает и исчезает.
Советник оставляет посуду на столе, он рассеян, утомлен, надо немного вздремнуть после обеда.
Но и отдохнув, советник оставляет посуду неприбранной: ему не сидится в комнате. Он выходит на улицу и, погруженный в свои мысли, не замечает, как оказывается возле комендатуры, где всегда в это время собирает окурки, к вечеру их бывает больше всего. Собрав двенадцать штук, он с испугом спохватывается, вспоминает доктора Кильморгена и брезгливо выбрасывает окурки. Неизвестно опять, каким образом он попадает в парк, где замечает, что уже стемнело.
Советник медленно идет домой, на своей улице находит деревяшку и прихватывает ее с собой.
XI
Советник не удивлен, что его дочь уже дома и что стол уже накрыт. Не удивляет его и то, что она не удивилась двум брикетам, которые он выложил в нише возле буржуйки и один из которых она держит в руке. Зато удивлен Фридхельм.
— Ты где это нашел, дедушка? — говорит он, но ответа не получает. — Смешно, — говорит тогда он, — как я найду что-нибудь такое, мать сразу спрашивает, не стащил ли я!
Мать пугают эти слова и движение советника, резкое, как будто он сейчас возмущенно вскинется; на самом деле он просто задумался, а теперь вернулся к реальности.
— А Гейне, оказывается, поэт, — спешит перевести разговор Фридхельм, — нас освобождают от уроков. Придет обер-бургомистр. Мне велели выучить стихи: «Не знаю, что сталось со мною…», мы будем это петь.
Советник вспоминает путешествие по Рейну: германская река, но не граница, мы им ее не отдадим…
Стук в дверь. Входит господин Бергман, молодой супруг, ожидающий ребенка.
Господин Бергман: «Можно? Не помешаю?»
Советник: «Вы нам никогда не мешаете, господин Бергман».
Господин Бергман: «Знаете, сегодня у нас была такая история… Я подумал: надо про это рассказать советнику. Разрешите?»— Он протягивает сигару.
Советник: «Сигары?»
Господин Бергман: «На службе у нас выдавали, каждому по три штуки. Похоже, что-то понемногу налаживается».
Советник смотрит на него в сомнении.
Господин Бергман: «Нам бы только людей, чертежников, техников».
Советник: «Для Германии, пожалуй, все это бесперспективно».
Господин Бергман: «Для народов не может не быть перспектив».
Советник: «Дай вам бог сохранить оптимизм».
Господин Бергман: «Извините, господин советник, но бог мне для этого не нужен».
Советник молчит.
Господин Бергман: «Я вас не обидел?»
Советник: «Вы работаете в строительной организации. Подсчитал ли у вас кто-нибудь, сколько лет вам потребуется, чтобы хоть расчистить развалины?»
Господин Бергман: «Нет, господин советник. У нас и на это нет времени».
Советник: «Что верно, то верно, так теперь принято работать».
Господин Бергман: «Конечно, мы работаем еще далеко не образцово, господин советник. Настоящим образцом своему народу сегодня служим не мы в наших конторах, а простые рабочие, те, что еще летом тысяча девятьсот сорок пятого года начали восстанавливать из развалин и обломков свои фабрики. Сами, никто им этого не поручал и не приказывал. А между прочим, не кажется ли вам, что у этих рабочих было, в сущности, не меньше причин возмущаться условиями, в которых они оказались, чем у людей… ну, скажем, вроде вас?»