А живее всех работала мельница веселого дедушки Корниля. По воскресным дням мы отправлялись на холмы толпами
I
Франсуа Мамай, старый флейтист, заходил ко мне иногда вечером, чтобы выпить со мной вместе стаканчик старого вина.
Однажды вечером мы сидели, как всегда, за кружкой вина, и старый флейтист так начал свой рассказ.
Наша страна не всегда была мертвой и невеселой. Раньше она бойко торговала мукой.
За семь миль хозяева ферм привозили к нам молоть зерно.
На всех холмах вокруг нашей деревни стояли ветряные мельницы.
Направо и налево только видны были крылья, их вращал над соснами ветер, дующий со Средиземного моря.
Вереницы осликов, нагруженных мешками, подымались и спускались по дорогам.
Шесть дней в неделю раздавались в воздухе удары бичей, и трещал холст, и слышались крики работников там, наверху у мельниц.
А живее всех работала мельница веселого дедушки Корниля.
По воскресным дням мы отправлялись на холмы толпами. Наверху мельники угощали нас сладким мускатным вином. Мельничихи были прекрасны в своих кружевных косынках, с золотыми цепочками на шеях. Я приносил флейту и всю ночь напролет все танцовали фарандолу.
Так ветряные мельницы оживляли и веселили наш край.
Но вот французы из Парижа построили по дороге в Тараскон в стороне от нашей деревни большую паровую мельницу.
Прекрасно! Ново!
Люди стали возить свой хлеб на паровую мельницу — оно и дешевле и быстрее, — и бедные ветряные мельницы остались без работы. Пробовали старушки на первых порах бороться с новой мельницей, но пар был сильнее — и они остались без работы.
Уже больше не видно было на наших дорогах маленьких осликов.
Красивые мельничихи продали свои золотые цепочки.
Исчезло сладкое мускатное вино.
Нет более веселой фарандолы.
Как ни дул ветер с моря — мельницы не махали больше крыльями.
И вот их решили снести. На их месте посадили виноград и маслины.
Только одна мельница осталась на высоком холме и продолжала бодро вертеть крыльями несмотря на паровую мельницу. Это была мельница дедушки Корниля… Старик флейтист умолк и выпил стакан вина.
II
Корниль, — продолжал флейтист свой рассказ, — был старый мельник. Он прожил лет шестьдесят среди мешков с мукой и любил свою старушку мельницу и работу.
Паровая мельница привела его в бешенство.
Целую неделю бегал он по деревне, немытый и растрепанный, стараясь возмутить народ. Он кричал, что на паровых мельницах отравляют муку.
— Не ходите туда, — умолял он, — там эти мошенники парижане мелют при помощи пара, а пар выдумал дьявол! Верьте мне, старому Корнилю. Шестой десяток я работаю с помощью ветра. А что такое ветер? Дыханье божье!
И еще долго хвалил он ветряные мельницы, но никто его и слушать не хотел.
Тогда, в ярости, старик заперся в своей мельнице и жил, как дикий зверь, совершенно один.
Он даже отослал от себя свою любимую внучку Иветту, девочку пятнадцати лет, у которой после смерти родителей не было никого на свете кроме дедушки Корниля. Он ее и выкормил и вырастил.
Теперь она, как большая, стала ходить по дворам своих односельчан в поисках работы. Но ее брали только в горячее время жатвы, сбора коконов и оливок.
Что же, забыл свою внучку дедушка Корниль? Нет, он и теперь, повидимому, сильно ее любил.
Часто под палящим солнцем он тащился три-четыре мили, чтобы посидеть с Иветтой в открытом поле. А когда он был около нее, он смотрел на нее и плакал.
Только к себе на мельницу он ее не пускал.
Односельчане часто говорили между собой о мельнике и его внучке. Старика бранили, говорили, что он прогнал Иветту по скупости.
— Слыханное ли дело — рассуждали они, — чтобы такой почтенный человек, как мельник Корниль, ходил по улицам, как настоящий цыган, босой, в лохмотьях, в дырявой шляпе!
Корниль чувствовал косые взгляды и никогда не садился на скамейку рядом с односельчанами.
III
Уже никто из деревни не привозил к дедушке Корнилю зерна. Казалось бы, его мельница должна была давно остановиться, — а между тем она упрямо вертела своими крыльями — без остановки.
— Что он мелет? — спрашивали односельчане.
По вечерам видели, как старик гнал по дороге перед собой ослика, нагруженного большими мешками.
— Добрый вечер, дедушка Корниль! — кричали ему крестьяне. — Твоя мельница, кажись, все еще работает?